Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Простите, не мог бы почтенный господин сделать шаг назад? – прорычал слуга.

Взгляд мужчины в шляпе переместился на Александру.

– Не могли бы вы сказать ему, что я не виноват? – спросил он и напряженно улыбнулся.

– В чем не виноваты? – уточнила Александра.

– Ни в чем. По крайней мере, в большей части.

– Отойдите назад, господин! Незнакомец закатил глаза.

– Я считаю, что он вполне безобиден, – заявила Александра и обрадовалась, что фраза прозвучала дерзко и двусмысленно. Слуга неохотно убрал шпагу, и незнакомец облегченно выдохнул.

– Вот уж никогда бы не подумал, что сочту подобную характеристику своей персоны комплиментом, – заметил он.

Александра улыбнулась. Охранник неодобрительно покосился на нее, но она решила проигнорировать его немой упрек. Сквозь бой колокола теперь можно было расслышать слабый плач, будто где-то вдалеке плакал ребенок. Она нахмурилась.

– Не будете ли вы столь любезны и не подскажете ли мне, почему нам нельзя ехать дальше?

Незнакомец вздохнул. Ее поразило, какие невероятно синие у него глаза. Когда же он провел рукой по волосам, она заметила, что ногти у него очень ухожены, а на правом мизинце тускло поблескивает серебряное кольцо. Выдержав паузу мужчина пожал плечами и заявил:

– Ну, казнь эта не совсем обычная.

Жалобный плач стал громче, и по толпе покатился шепот напоминающий шелест листвы перед грозой.

– Видите ли, городской судья опасается, что добрые бюргеры города Брюна могут наброситься на заплечных дел мастера и освободить приговоренного. Как я слышал, городской палач и без того никак не решался взять на себя проведение казни. Пришлось посылать за палачом в самый Ольмюц.

– Вы так говорите, будто сами не местный.

Мужчина снова улыбнулся.

– А я и не местный. Меня здесь задержали, как и вас, – ответил он, – только на пару минут раньше.

Слуга поднял глаза. Александре показалось, что у этого стреляного воробья создалось иное впечатление, но она не стала над этим задумываться.

Рыдания раздавались уже довольно близко. В сердце Александры проник холод, и она, растерявшись, поняла, что плачет мужчина, вернее, рыдает во весь голос. Девушка прижала руку к горлу, но воротничок, который она хотела ослабить, уже лежал возле нее, на сиденье. Незнакомец по-прежнему не сводил с нее взгляда.

– Да, – тихо произнес он. – У бедолаги нет ни малейшего желания помирать сегодня.

– Да как вы можете так спокойно об этом говорить!

Он скривился.

– Мне очень жаль, но вам всего лишь показалось, – извинился он. – Просто эти крики действуют мне на нервы.

– Не желаете сесть в карету? – Слуга, услышав эти слова, бросил на Александру предупреждающий взгляд. Впрочем она и сама не понимала, почему предложила это незнакомцу. Щеки ее залились румянцем. – Ах нет, здесь же спят мои братья… Прошу прощения.

«Какая я неуклюжая», – с досадой подумала она и еще сильнее покраснела.

Незнакомец отвесил ей поклон.

– Не беспокойтесь. Я предпочитаю оставаться здесь, снаружи. Вы не будете возражать, если я ненадолго составлю вам компанию? У меня создалось впечатление, что вы этот шум тоже не можете воспринимать спокойно.

– Пожалуйста, – прошептала она. В ушах ее снова зазвучало невнятное бормотание пьяного палача и испуганные мольбы той, что была приговорена в Вене. Она была такой юной, а ее смерть – такой… бесчеловечной. Она звала свою мать. Стала ли последняя свидетельницей того, как ее ребенка убивают – убивают жестоко и неумело? Александра вздрогнула и усилием воли быстро вернула на место поднявшееся было содержимое желудка. – Пожалуйста.

– Что тут у вас?

Перед дверью кареты неожиданно появился задыхающийся отец Мейнгард. Глаза у него были широко открыты, а лицо раскраснелось. Увидев собеседника Александры, он растерялся, но быстро пришел в себя и торопливо заговорил:

– Это простой пастух, он же наполовину животное. В нынешнем году, весной, он убил юную девушку. Должно быть, он ее ужасно изувечил. Его колесуют.

Александра вздрогнула. Возникшее у нее в животе ощущение пустоты все расширялось и расширялось.

– Его нашли прямо возле трупа. В вине его никаких сомнений не возникает. Глава правительства земли, Альбрехт фон Седльницкий, отдал приказ о казни. – Отец Мейнгард бросил взгляд через плечо. – Да смилостивится Господь над его бедной душой… Вон, идут. – Он развернулся и, не сказав больше ни слова, снова куда-то убежал.

– Похоже, он не может дождаться, когда же начнут, – заметил собеседник Александры.

– А вы? Разве вы не хотите посмотреть на казнь?

Он покачал головой и слабо улыбнулся.

– Что вы увидели? – неожиданно спросил он.

Она уставилась на него, как кролик на удава.

– Что?… – выдавила Александра.

– Что вы увидели? – повторил свой вопрос незнакомец. – Вы смертельно побледнели, когда я сказал, что эти вопли нервируют вас не меньше меня.

– Я была в Вене… я стала очевидицей казни… Я совершенно не хотела туда идти, но…

– Любопытство взяло свое? Такое случается. – Улыбка его стала снисходительной.

Надрывный плач звучал уже совсем близко. В толпе перешептывались. Александра услышала, как рев поднялся на одну октаву и превратился в пронзительное «Нетнетнетнет… НЕ-Е-ЕТ!!!». Она услышала проклятия и перебранку помощников палача, пытавшихся затащить приговоренного пастуха, цеплявшегося за все подряд руками и ногами, на место казни. Гул в толпе нарастал.

– Почему судья считает, что жители Брюна могут напасть на палача? – Александра вовсе не хотела этого знать, но ей было куда приятнее слышать голос молодого мужчины, чем все эти вопли. В ее душе они переплетались с другими криками о помощи, и на мгновение она усомнилась в том, что свист и улюлюканье толпы звучат на самом деле, а не всплывают в ее памяти.

– Приговоренный – католик. Жертва была протестанткой. В отличие от того, что удалось выяснить сопровождающему вас священнику, я получил сведения о том, что вина приговоренного совершенно не доказана. По крайней мере, я так слышал, – Его улыбка вызвала у Александры недоумение, но она подумала, что он улыбается лишь для того, чтобы успокоит ее. – Большинство жителей города – католики. Это делает город Брюн островом в маркграфстве Моравия. Наверное, власти хотят доказать, что могут действовать решительно, даже если речь идет о приверженце их собственной веры.

– Иными словами, судья боится протестантского большинства, живущего за пределами его города, а глава правительства земли поддерживает позицию самых больших горлопанов, – сказала Александра, буквально выплюнув эту фразу. Громкий стук ее сердца заглушал стук, с которым в землю вбивали колышки, чтобы крепко привязать руки и ноги приговоренного. И снова среди этих звуков она четко различила бормотание толпы вокруг себя во время казни на лобном месте в Вене. Из-за какофонии в ее собственном мозгу у Александры закружилась голова. Она слышала ропот толпы, свидетельствующий, о том, что большая часть собравшихся обдумывает, не по причине ли непристойной предупредительности немногих католиков в Вене судят протестантку – за то, что она убила католического ребенка. Приговоренный в Брюне плакал навзрыд и блеял, так что с трудом можно было разобрать слова: «Это не я, это не я, это дьявол, это не я…»