В любви и на войне - Лиз Тренау

– Я буду водиться со сливками общества.

– А девушки будут слетаться к тебе со всех сторон, как пчелы на мед.

– Да, я такой, я сладкий!

Они упали на кровать, беззаботно смеясь, словно опьянев от сладкого. Звук его смеха, столь редкий в эти дни, наполнил радостью ее сердце. Она притянула сына к себе.

– Я люблю тебя, сынок, – прошептала она, целуя его в лоб.

– Не нужно этих телячьих нежностей, мам, – проворчал он, отстраняясь.

* * *

Воодушевленная успехом их похода за покупками, Марта предложила рискнуть еще раз и найти компанию такси или туристического агента, который мог бы организовать транспорт до Лангемарка.

– Может, поищем завтра?

– Будет лучше, если мы найдем транспорт прямо сейчас, чтобы заказать на завтра. В любом случае сегодня такой прекрасный день, слишком замечательный, чтобы сидеть в четырех стенах.

– Ты иди. Я хочу остаться здесь и почитать книгу, – сказал Отто, устраиваясь поудобнее в кровати.

Она смягчилась. Сын никогда не был прилежным мальчиком, но именно этот роман, перевод «Робинзона Крузо», судя по всему, поглотил его внимание, и она была рада видеть, как он читает запоем.

– Ну ладно. Ни с кем не разговаривай и больше не ешь пирожных.

* * *

Марта спустилась вниз по лестнице и пересекла площадь. К ее облегчению, солнце уже не так пекло, спрятавшись за крыши домов. Она сворачивала в переулок, где заметила ряд магазинчиков, когда к ней подошел невысокий седеющий человек в щегольском берете.

– Добрый день, мадам, – обратился он к ней по-французски с сильным акцентом. – Вы приезжая?

Она осторожно кивнула, и он придвинулся ближе, слишком близко, отчего ей стало не по себе. Его дыхание отдавало пивом.

– Хотите тур по полям боев? Возьмите мою рекламку. – Он вручил ей сильно замусоленный, исписанный от руки листок, который едва ли можно было назвать рекламным проспектом.

– Какой у вас транспорт? – спросила она.

– Автомобиль или автобус для групп более двух человек. А куда вы хотите отправиться?

– Нас только двое: я и мой сын двенадцати лет. Мы хотим посетить Лангемарк.

Налитые кровью глаза цепко впились в нее.

– Лангемарк? Это же немецкое кладбище, мадам.

Марта почувствовала, как по шее потекла предательская струйка пота, но она не должна была терять присутствие духа – она репетировала эту историю много раз.

– Мы – швейцарцы, но сын моей сестры, к сожалению, был призван в германскую армию, – сказала она. – Прискорбно, конечно, но так как она не может путешествовать, она умоляла меня посетить его могилу. Я уверена, вы должны меня понять. Я не могу отказать ей.

Его глаза заблестели:

– Сорок франков.

– Для меня это слишком, месье.

– В Лангемарк. На немецкое кладбище. Сорок, – снова повторил он.

Он шантажировал ее.

– Я не могу позволить себе сорок франков, – возразила она более твердо и вознамерилась уходить, но мужчина последовал за ней.

– Тридцать, мадам?

Она снова покачала головой и продолжила идти. Обязательно должен же быть хоть кто-то, кто мог бы предложить ей меньшую цену.

Он последовал за ней, и женщина зашагала быстрее.

– Двадцать!

Она задумалась на мгновение. Десять франков с человека. Это вполне разумная цена.

– Мы можем поехать завтра утром?

– Конечно. В одиннадцать часов, – кивнул мужчина.

Это было слишком хорошо, чтобы отказываться.

– Это нас устроит, спасибо.

Она затаила дыхание, когда он что-то забормотал про себя и протянул руку:

– Мне нужно нанять машину. Вы платите десять сейчас и десять завтра.

Она быстро достала банкноту из сумочки и вручила ему, пока он не передумал. Мужчина спрятал деньги во внутренний карман своей грязной куртки.

– Где вы остановились?

– Отель «Тишина».

– Увидимся завтра, мадам. Я приду в одиннадцать. – Он приподнял берет и откланялся.

Только после того, как он исчез, Марта сообразила, что он не выдал ей квитанцию. Она снова рассмотрела врученный им листок бумаги. Хоть он и был помятым, но, по крайней мере, на нем значилось имя: месье Г. Питерс.

Ей не терпелось сообщить Отто хорошие новости. Наконец, после всех их сборов средств и планирования, после долгого путешествия и ужасных испытаний на границе, они были на пути в Лангемарк.

«Осталось недолго ждать, Генрих. Увидимся завтра».

Элис старалась не обращать внимания на понимающие взгляды сурово-вежливого портье в отеле «Гранд». Месье Мартенс еще не вернулся. Не соблаговолит ли мадам подождать в комнате отдыха и выпить кофе или чего-нибудь покрепче?

Это допотопное здание, безусловно, было весьма помпезным, в старомодном французском стиле. Элис была рада, что они решили остановиться в другой гостинице. После деревенского очарования отеля «Тишина» это место подавляло неуютной официальной атмосферой, со своими фальшивыми колоннами, затейливой лепкой, обоями с замысловатыми узорами, тяжелыми портьерами и вычурными стульями. Майор сказал, что во время войны его отвели под офицерскую столовую, и Элис явственно ощущала этот дух привилегированности, запах сигар и виски, которыми командиры, должно быть, наслаждались, пока их подчиненные ютились в казармах или того хуже. Оставшись одна в душной гостиной, Элис испытывала что-то вроде сочувствия к несчастным увядающим в горшках пальмам, кончики листьев которых пожухли, высохли и скрючились.

Когда Даниэль стремительно вошел в комнату, ее нервы были натянуты, как струны пианино. Он опоздал на целых полчаса, поведав ей историю о какой-то швейцарке и ее молчаливом сыне, которых он выручил в Ипре. Она встала, чтобы поприветствовать его, и внезапно ощутила, что язык ее не слушается. Он почти не изменился за эти шесть лет; хоть и не очень высокий, он обладал внушительной фигурой человека, который обязательно обратит на себя внимание в толпе. Возможно, он чуть раздался в талии, овал лица стал более расплывчатым. Но волосы были по-прежнему такими же темными и непослушными, и в глазах, когда он улыбался, появлялся все тот же озорной блеск. А эта его улыбка! Когда он улыбался, казалось, ты – единственный человек в комнате и он улыбается только тебе.

Он взял ее за обе руки и трижды поцеловал в щеки. Затем отступил назад, на расстояние вытянутой руки, и окинул Элис оценивающим взглядом. Взгляд его глаз цвета мореного дуба – глубокий и непостижимый, как всегда.

– Боже мой! Как обычно, такая красивая, Элис!