Вестник на Кавказе - Revan

делом пришел, — Вадим достал из кармана сюртука короткоствольный револьвер.

— Что это?

— Револьвер.

— Понятное дело что не трубка для курения, — Месечкин взял оружие, чтобы рассмотреть, и взвел курок, — не боитесь?

Полковник навел револьвер на Вадима. Вадим же хмыкнул и пододвинулся ближе, схватив ствол, и приставил к своему лбу.

— Рискнете? Останетесь разгребать бардак с московскими в одиночку. Да и через полгода увидимся с вами на том свете, — Вадим улыбался, а по щеке полковника катилась капля пота.

— Ха, ах-ах, — Месечкин засмеялся, сначала робко, потом громче и громче, Вадим тоже захохотал, — он не заряжен же, да?

С этими словами Месечкин навел револьвер на потолок. Вадим только успел зажать рукой дуло, прежде чем прозвучал сдавленный выстрел. Мужчины встретились взглядами. Моментально пришло осознание всей глубины глубин ситуации. Секретарь открыл дверь в кабинет, застав ошарашенных.

Первым сообразил Вадим:

— Нет, ну Алексей Игнатьевич, с таким креслом вы убьетесь! Ничего себе не отбили? Аккуратнее надо, аккуратнее, — Вадим похлопал полковника, изображая заботу, — отдохнуть вам нужно. Чуть копчик не сломали. Ладно, я пойду, а вы отдохните. И больше не падайте.

Вадим пожал полковнику руку и прошел в коридор, мимо обалдевшего секретаря.

— И что это было, Алексей Игнатьевич?

— Со стула упал, чего-чего, — заворчал полковник и жестом приказал закрыть дверь.

Когда же Алексей Игнатьевич остался один, то сел на кресло и положил на стол раздавленную пулю, которую передал Вадим при прощальном рукопожатии.

— Мда, — проговорил полковник, пальцем раскручивая свинцовый блинчик, — полная, хм, жопа.

Револьвер Месечкин спрятал в нагрудный карман мундира.

* * *

У выхода из третьего отделения ждал Егерь, сидя на карете. Рядом с ним лежала стопка газет.

— Что интересного пишут? — спросил Вадим, спускаясь по ступенькам мраморного крыльца.

— Ваш благородие, я только учусь.

— Учиться, это дело хорошее, — сказал Вадим и полез в карету.

— Куда едем?

— Уже поздно, поехали домой.

— В Заводское?

— Нет, в городе. Я покажу.

В снятой Вадимом Петербургской квартире оставались слуги, он продолжил платить за аренду, даже уехав из города. Его прибытию если и удивились, то не сильно. Личные вещи остались на своих местах в спальне и кабинете. Вадим проверил тайники, прежде чем пошел в комнату Ефима. Старый солдат не возил с собой много вещей, собрав скромные пожитки с собой на Кавказ. Но даже так, в комнате чувствовались остатки присутствия верного денщика. Вадим замер в дверях, осматривая скромную кровать и сундук Ефима. Он не пользовался шкафами или тумбочками, предпочитая скромный крестьянский быт.

— Ладно, — скрипнул зубами Вадим и пошел работать в кабинет, устроив Егеря в гостевой. Следующий день уже был плотно расписан по каждой минуте.

Глава 13

В скромной квартире на пару комнат бегал откормленный кот. Он несколько раз поскреб в закрытую дверь спальни, громко мяукнул и улегся на полу. В спальне, на широкой кровати тихо спала девушка в ночнушке, укрытая теплым одеялом. Рядом лежал Михаил Захарченко и смотрел в потолок. От созерцания маленькой трещины, к которой крался домовый паук, его отвлек забарабанивший по узкому окну дождь.

Захарченко накинул рубашку, пальто, застегнул ремень с револьверами и вышел подышать воздухом, разбудив кота.

Дверь подъезда выходила в уютный дворик без излишеств. Скромненькие полуболкончики с чугунными перилами нависали над большой лужей в центре, которая собралась из-за забитого мусором стока.

— Миша, — из проулка в сторону проспекта донесся тихий женский голос.

Захарченко медленно-медленно повернул голову в сторону темного проулка и выдохнул облачко пара.

— Миша, — голос звал тихо, но настойчиво.

От подувшего ветра заскрипел единственный во дворе фонарь, который висел над спуском в лавку. Нехорошо так заскрипел. Противненько. По разумению Захарченко, который положил руку на револьвер, за такой несмазанный фонарь люди должны получать… похвалу, чтобы потом ходили по улицам и светили прохожим фонарями под глазами.

— Кто там? — Захарченко шмыгнул носом и перешагнул лужу. Он тихо взвел револьвер и расстегнул вторую кобуру.

— Я это, Миша, я, — голос из чисто женского перешел в завышенный мужской.

Из тени проулка сначала показалось пузо, а потом и толстая рожа. Дождевая капля упала Захарченко на лоб и неудачно скатилась по неморгающему глазу, в котором отразился мерзкий силуэт Седого. Пузатый бандит с бледной, как у утопленника кожей миролюбиво улыбался, пока дождь барабанил по его второму подбородку, капая на растянутый сюртук.

— Не узнал?

— Ты же умер, — прошептал Захарченко в ответ, — я сам тебя убил…

— Ну-у-у-у, как видишь, — развел руками Седой.

— Это можно исправить, — Михаил вскинул револьвер.

Выстрелы загремели, прежде чем Седой успел сказать хоть слово. Бандит покачнулся и неуверенно отошел на пару шагов, снова погрузившись во тьму проулка. Револьвер в руке Захарченко щелкнул бойком по пустой гильзе. Белый дым сдувало в сторону подъезда. Прогремело шесть выстрелов, а бандит так и не упал.

— Зря, могли бы поговорить спокойно, — на уровне глаз Седого во тьме загорелась пара голубых огоньков.

Захарченко отступил и пригнулся. Над его головой, как кнут, мелькнуло полупрозрачное щупальце, звонко щелкнув в воздухе. Михаил прыгнул к стене и перекатился через лужу, когда второй удар щупальцем выбил искры из брусчатки за ним.

— Шустрый!

Михаил не ответил, выхватил из кобуру второй револьвер и выстрелил не вставая. Захарченко разрядил все шесть выстрелов прямо между огоньками во тьме. И ничего. Ни звука рикошета, ни сдавленных криков от врага. Из тьмы ударило щупальце, которое схватило Михаила за плечо и потащило к проулку. Седой не стал выходить на свет полностью, только показал нос и дыхнул Захарченко в лицо недельным перегаром и затхлой гнилью.

— Мне нужно поговорить с твоим начальником, — прошептал Седой и принюхался к Михаилу, как повар нюхает обед перед подачей на стол.

— Гори в аду, — Захарченко дернул рукой, доставая короткоствольный револьвер из внутреннего кармана пальто. Короткий ствол уперся в мягкое пузо и выплюнул тяжелую пулю, которая продырявила пуговицу, оставила обгоревшую дырку в сюртуке и рубашке, и завязла как комар в смоле. Вторая, третья и все оставшиеся пули прошли в полупрозрачное пузо Седого, оставляя тонкие дорожки из пузырьков, прежде чем остановиться.

— Говорю же, зря! — Седой тряхнул рукой-щупальцем и с размаху ударил Михаилом об стенку. В ключицу Захарченко слабо хрустнуло. Он соскользнул по стене дома.

— Передай послание, что я просто хочу поговорить, — Седой поклонился и пошел в сторону проспекта. Прежде чем скрыться из виду, он тряхнул ногой, как смахивают воду с обуви, и на землю посыпались свинцовые пули Уманского. До Михаила донеслись крики и свистки растревоженных выстрелами околоточников. Захарченко