Те, кто желает мне смерти - Майкл Корита

Итан, однако, на такое не пойдет. Джейс знал это, несмотря на гнев, который слышал у того в голосе. Он наговорил бы Джейсу кучу всяких дурацких вещей, если б услышал правду, а Итан во всю эту белиберду безоговорочно верил. Менталитет выживания и все такое. Он завел бы разговоры о планах и запасных планах, маршрутах эвакуации и мерах безопасности и был бы искренне убежден, что хотя бы что-нибудь из всего этого сработает.

А все потому, что Итан никогда их не видел и не слышал.

Джейс перестал вытирать слезы, поднял руку ко лбу и щелкнул выключателем фонаря. Подумал, что исчезнувший луч света может остановить их, что кто-то обратит внимание, как темнота стала немного глубже. Но они по-прежнему шли по тропе, как будто его свет никогда не был частью их собственного света.

Джейс сел на тропу, когда пляшущие световые пятна оторвались от него, и стал дожидаться тех, кто выйдет из тьмы.

* * *

Они спускались с горы в полной тишине, если не считать пыхтения ребят, изо всех сил старавшихся не отставать от Итана, который сразу задал высокий темп. Ему хотелось оторваться от них и броситься бегом. Гору, по которой он шел, некогда вырезали ледники, и теперь он понял, как ощущается время в этом мире.

«У всех всё хорошо? – спрашивал Итан несколько раз. – У всех всё в порядке?»

Они вразнобой отвечали, из последних сил поспевая за ним. Он знал, что нужно остановиться и дать им хотя бы немного отдохнуть, но одна лишь мысль о том, что придется стоять на месте, вызывала ужас.

Главное – добраться до тропы Пайлот-Крик, дальше есть шанс, что навстречу им отправили квадроциклы. Тропа закрыта для моторизованных транспортных средств, но, возможно, полиция сделает исключение. А может, и нет. Надо беречь дикую природу. Те, кто явился сюда по своей воле, должны сознавать все связанные с этим риски.

Они прошли чуть больше мили, когда опять звякнул навигатор. Мальчики остановились, ничего не сказав. Наблюдали за ним и ждали. Итан заметил, что некоторые отступили на несколько шагов назад – вероятно, припомнив ту его вспышку, которая их разбудила. Боясь его. Он отцепил навигатор от карабина, которым тот был прицеплен к рюкзаку, и прочитал сообщение.

Итан сказал мальчикам только одно слово: «Жива». Хотел объяснить более подробно, но не смог. Они вроде поняли. Он набрал ответ:

Он мог бы написать «состояние моей жены». Мог бы назвать ее по имени. Здесь не требовалось соблюдать какие-либо обязательные формулировки, как при радиообмене, но так почему-то было спокойней – все равно как идти по самому краю обрыва, зная о нем, но не заглядывая в бездну.

Сообщение ушло, и оставалось только ждать ответа.

Итан поднял взгляд на мальчиков, прищурился. Налобные фонари нацелились на него со всех сторон, словно лампы в комнате для допросов.

– Простите, ребята. Но это… это не просто урок или тренировка. Все по-настоящему. То, что мы сейчас делаем. Середина ночи, идем в темноте, есть реальная чрезвычайная ситуация. Да еще и вашему руководителю… тяжко приходится. Вы просто отлично справляетесь. Молодцы. За вас можно не волноваться.

Блям!

Они всё еще не обладали всей полной информацией там, в Хьюстоне, но, по крайней мере, хоть что-то знали. Может, даже побольше, чем он. Знали достаточно, чтобы понять, что это не какое-то там короткое замыкание или утечка газа. Теперь это уже они вели его по краю обрыва реальности, не позволяя заглядывать вниз. Не были уверены, все ли ему можно рассказать. И только тут ему пришло в голову, что следующий на очереди – он сам. Очевидная мысль, которая не имела абсолютно никакого значения, пока он не выяснил, что Эллисон жива. У всего этого насилия в его доме была причина. И эта причина путешествовала вместе с ним.

– Внизу нас встретит полиция, – объявил Итан. Обвел взглядом нацеленные на него белые лучи. Пересчитал их. Два, четыре, шесть. Прищурился, пересчитал еще раз. Два, четыре, шесть. Вместе с ним семь.

– Прошу абсолютно всех включить свет!

Лучи повернулись и посмотрели друг на друга. Никаких дополнительных источников света не появилось.

– Назовитесь по очереди, – попросил Итан. – Ребята? Не вижу в темноте, кто из вас кто.

Марко, Реймонд, Дрю, Джефф, Ти, Брюс.

– Где Коннор? – вопросил Итан.

Отозвался только ночной ветер, насвистывая в соснах.

– Кто в последний раз видел Коннора?

Секунда тишины, после чего подал голос Брюс:

– Он собирал вещи прямо рядом со мной, и он шел сзади. Я не слышал от него ни слова. Он был вон там. Прямо за мной.

«Ну что ж, – подумал Итан, – вот вам и ответ».

Убийцы пришли за Коннором, а Коннор исчез.

Сон, который снился Ханне в ту ночь, как всегда, представлял собой какую-то безумную пляску ярких картинок, застрявших в памяти, разбавленную чем-то призрачным и мифическим. Поначалу вокруг Ханны был только дым, из которого кое-где доносилось змеиное шипение далеких шлангов, а потом дым рассеялся, и перед ней открылось ущелье, которое отделяло ее от детей. Вообще-то не слишком глубокое – может, разве что футов на пятьдесят ниже уступа, на котором она стояла, – но во сне этот уступ сужался до размеров гимнастического бревна, а крутой склон ущелья спадал от него куда-то бесконечно далеко вниз, к бездонному омуту сплошной черноты. Когда она шагнула вниз с уступа, шипение воды усилилось, змеи хрипло взревели, внутри дыма проявилась жаркая красно-оранжевая рябь, и все же она продолжала идти, пересекая это пространство сплошной черноты.

Когда Ханна видела детей во сне, они просто молча смотрели на нее, и почему-то от этого было только хуже. В действительности они кричали, взывали к ней, молили о помощи, и это было ужасно – в то время она не могла представить себе ничего хуже. А потом пришел первый сон – их направленные на нее сквозь дым и языки пламени молчаливые глаза, – и это оказалось куда больнее. «Кричите! – хотелось ей выкрикнуть им. – Зовите меня, как будто вы верите, что мне под силу до вас добраться!»

Но во сне они уже знали, что ей никак до них не добраться.

Дети из сна исчезли, затерявшись в темноте, наполненной сотнями микроскопических красных точечек, крошечных угольков, которые плыли к ней на покрывале нестерпимого жара. Ханна проснулась на том же самом моменте, что и всегда, – когда жар словно становился самым настоящим. Он накапливался где-то в затылке, крепчал и крепчал, а потом вдруг шепот становился криком, и она понимала, что жар слишком силен, что сейчас она умрет, что ее плоть и вправду начала таять, длинными обугленными полосами отваливаться от костей.