Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки - Арианна Уорсо-Фан Раух

когда мы с Метой и джазовым пианистом Максом устроили мозговой штурм по поводу предстоящей коллаборации. В то время Мета была моим партнером по дуэту (это было за несколько лет до того, как они с Дэвидом основали Weiss-Requiro), а Макса нам назначили третьи лица. Хоть он замечательный джазовый пианист, мы не были уверены, что с ним делать, учитывая, что никогда не играли джаз.

Я отправила электронное письмо группе, спрашивая, согласится ли Макс сыграть Фортепианное трио ре минор Мендельсона, на что Макс ответил с предложением начать выступление с его собственного джазового вступления, которое затем перешло бы во вступление Мендельсона. Вместо того чтобы признаться, что желание играть джаз для джазового пианиста было вполне обоснованным; или остановиться и поразмышлять, что эксперимент мог быть как раз тем, в чем я нуждалась для выхода из тупика; или спросить себя, не были ли такие пересечения жанров той инновацией, которую следовало бы принять классическим музыкантам, чтобы обеспечить будущее этому виду искусства, я отправила Мете письмо со своенравной непроизвольной реакцией примерно следующего содержания: «Он издевается надо мной?» Только написано оно было более ярким языком, а еще я (случайно) отправила это письмо и Максу[110].

Мама считает, что моя неудовлетворенность и подавленная тревожность в то время заставили меня не только отправить это письмо, но и покрыться опоясывающим лишаем в ухе. Это было мучительно для всей головы – и, в основном, челюсти – и на вкус все было похоже на пепел, и половина моего лица была покрыта ужасной сыпью. Неделями я шаталась по дому в черной вуали и терпела оскорбительно-жизнерадостные колкости от Золотого Мальчика-Скрипача, который говорил, что я выглядела как гадалка, и как он гордился собой за то, что переносит это временное обесценивание своего любимого актива[111].

А потом, одной очень страшной ночью, я полностью потеряла слух в правом ухе. Это оказалось временным симптомом от скопления жидкости из-за ушной инфекции, которую вызвал лишай. Через неделю все прошло, но я еще не скоро забуду панику, которую ощущала в те моменты. По дороге в отделение неотложной помощи я думала о Бетховене, который лишился слуха на пике своей карьеры. Я сомневалась, что без слуха была бы таким же искусным исполнителем, каким он был композитором. Но я успокаивала себя мыслью о том, что по моим бездушным музыкальным подношениям, в отличие от священных произведений Бетховена, вряд ли кто-то будет скучать, особенно когда в мире оставался всеми любимый ЗМС.

Во время выступлений я почти всегда чувствовала себя так, будто управляла очень далеким беспилотным воздушным судном. А во время репетиций залпом смотрела «Игру престолов», «Проект Подиум» и Antiques Roadshow, чтобы добавить вкуса пресной просвире, в которую превратилась моя жизнь.

Иногда вместо Netflix во время репетиций я пропадала в дебрях поисковых запросов Google. Я ставила свой компьютер на комод рядом с пюпитром и читала статьи на «Википедии» или любую страницу с длинным текстом, который я могла бы листать быстрым нажатием стрелочки на клавиатуре, пока мои пальцы бездумно работают.

Однажды я погрузилась в изучение волос Бетховена – удивительно затягивающая тема. Великолепные локоны Бетховена обрезали, проверяли, выставляли на аукционах, превращали в бриллианты. Несколько локонов срезали уже на смертном одре и подарили друзьям и знакомым. Кстати говоря, недавно одну из этих прядей продали примерно за 64 тысячи долларов (а бриллиант, который был создан путем извлечения углерода из десяти прядей волос Бетховена, ушел с молотка за 200 тысяч долларов)[112]. В 1994 году одну прядь приобрели два американца, которые проверили ее на наличие различных веществ и в итоге обнаружили большое содержание свинца, что объяснило многие проблемы со здоровьем Бетховена и, возможно, его глухоту. У Рассела Мартина даже есть книга, которая называется «Волосы Бетховена» и рассказывает историю этой самой пряди – от смертного одра Бетховена, про нацистскую Германию и до этих тестирований. А еще была компьютерная игра «Волосы Бетховена: Преследование», которая рассказывала о призрачном приключении ожившего трупа бабочки с участием говорящего портрета Бетховена (его рот был порталом)… там было много молний и рукописей.

Это привело меня к самой странной вещи, которую я обнаружила в тот день. Прочесав все достоверные статьи и источники, которые я смогла найти, я наткнулась на очень неофициально выглядящий простенький HTML-сделанный-в-подвале сайт. Он не был связан с компьютерной игрой, но разделял ее интерес к сверхъестественному. Текст искренне и красноречиво описывал несколько происшествий, случившихся в непосредственной близости от волос Бетховена: едва заметные призрачные видения, странные звуки, перемещенные предметы – все как в фильмах ужасов.

Авторы также заявляли, что посетители их сайта сообщали о паранормальных явлениях у себя дома.

Когда я это прочитала, я дрожащим голосом усмехнулась и отложила скрипку (потому что у меня начали потеть ладони, а это вредно для дерева). Я уже забиралась в кровать, чтобы прочитать дальше, и тут принтер, который стоял у меня на столе и был выключен, потому что я несколько недель им не пользовалась, сам по себе включился и начал жужжать. Конечно, я испугалась. Я моментально закрыла вкладку, включила на телевизоре какое-то реалити-шоу и направила несколько слов молитвы и преданности Бетховену, который наверняка обладал властью достаточной, чтобы защитить меня от злых полтергейстов, связанных с его волосами или с сайтами в интернете. Ну и принтер из розетки я выключила, пока из него не вышли какие-нибудь ужасающие сообщения.

К моменту, как я набралась смелости, чтобы вернуться на тот сайт, он перестал существовать. С тех пор я так и не смогла найти ни его, ни что-то похожее.

Неразгаданные тайны во вселенной классической музыки

История классической музыки богата загадками, хотя большинство из них не связаны с подозрительными сайтами и беспроводными принтерами.

«РЕКВИЕМ» МОЦАРТА

Смерть Моцарта в возрасте тридцати пяти лет, да еще и в то время, когда он писал свой «Реквием», – один из самых страшных фактов в истории классической музыки[113]. И не только потому, что я пишу это в тридцать четыре года. Статьи, рассказывающие об этой смерти как об «окутанной тайной», пугают еще больше.

Вот что я слышала, когда была маленькой.

Ночь была темна и полна ужасов, когда «неизвестный серый незнакомец» оказался на пороге юного – такого юного, – но больного Моцарта[114]. Гость принес известия от своего хозяина, важного человека, чья личность не разглашается. Он желал заказать реквием.

Моцарт погрузился в работу, и в процессе написания его здоровье становилось все хуже – настолько,