Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак

– Фрейд где-то прав – если отодвинуть соображения социальной и духовной реализации. Потому что скульптор или художник, исследуя свою натуру, как ты говоришь, во всех отношениях, все равно стремится прежде всего обессмертить свое произведение. Не упиваясь натурой до бесконтрольности, то есть до бесконечного стремления к повторению сексуального опыта.

– А вот сам ты имеешь интимную связь с женщиной?

Шура пристально посмотрел на собеседника, и во взгляде его, как показалось Лантарову, скользнула едва видимая насмешка.

– Сейчас – нет. У меня – период поиска: в чем миссия человека, моя лично? Это кажется мне самым важным делом в данный момент моей жизни. Я не хочу распылять энергию и чувствую, что пока вполне могу обойтись без этого. Секс ради секса, без любви я принять не могу.

– Другими словами – ты исповедуешь воздержание?

– Нет, я вовсе не монах. Искусственное воздержание может оказаться худшим из выборов, пробуждающим темных демонов. Просто после смерти жены я не встретил женщину, с которой хотел бы вместе стареть и подойти к неизбежному.

«А как можно встретить женщину, не общаясь с людьми?» – чуть не вырвалось у Лантарова, но он продолжил озвучивать предыдущие размышления:

– Но я слышал, что подавление сексуальных желаний приводит к болезни. Последние исследования и все такое прочее, интернет-порталы пестрят информацией об этом. – Лантарову показалось, что он нашел убедительный противовес. – А кроме того… Я, конечно, не так много знаю по сравнению с тобой. Но ты вот говоришь о рассеивании энергии. Я вот когда-то читал Сомерсета Моэма. Запомнилось такое: «Я признаю вожделение и похоть. Они естественны и здоровы, а любовь – это заболевание». Так вот, он, говорят, был жизнерадостным гомиком и бисексуалом, что не помешало ему прославиться как писателю и прожить девяносто один год.

Лантаров безбожно врал – он ничего не читал из Моэма, но один преподаватель в институте всегда восхищался этим писателем, и живой ум студента зафиксировал цитируемое. Теперь, выступая оппонентом своему наставнику, Лантаров мысленно потирал руки: «Ну как ты сейчас запоешь, чем будешь бить карту? Ведь ты давно живешь без этого, не так ли? Или все-таки отшельник иногда позволяет себе расслабиться?»

Но Шура никак не выказал смущения, только долго пил чай из чашки, отчего пауза чуть затянулась.

– Относительно Моэма – как-то не приходилось сталкиваться… Но если он действительно хороший писатель, то наверняка был сосредоточен на творчестве. Потому что без усилий и терпения ни в одном значительном деле не будет успеха. А если так, то его сексуальные связи оставались вне фокуса творческих порывов. Что же до его ориентации и продолжительности жизни – тут нет никакой связи, потому что важно восприятие. Ты сам сказал: «был радостным гомиком». Значит, он не отвергал своей природы, но и не мучился по этому поводу. Его ум в итоге сохранял баланс и равновесие – это важно. В сумме со спокойным, успешно оцененным творчеством это, вероятно, и дало такой результат. Тем более, что мы не знаем, в каком окружении он жил, какими мыслеобразами питался, что ел и пил, занимался ли физическим трудом. Давно известно, что секс у нас в голове, а не в штанах. А это значит: если голова правильно настроена, то никаких негативных физических последствий не будет. Мы всегда делаем выбор между тем и этим, мы всегда чем-то жертвуем, и это нормально. Помнишь у Омара Хайяма: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало…» Так что жить именно так – это мой осознанный выбор. Наслаждаясь природой и одиночеством, занимаясь размышлениями, созерцанием мира и творческим трудом, я испытываю счастье. И раз так – зачем мне городская жизнь, которую я тоже хорошо знаю? Ну а что касается вредности воздержания, то оно станет вредным, если так о нем постоянно думать. Люди, которые знали, зачем они отказываются от физических контактов, не испытывали вследствие этого болезней. Возьми хоть ученых-стоиков, которые ради больших идей отказались от земной любви. Скажем, Ньютон и Тесла никогда не имели опыта физических контактов и умерли девственниками, отказавшись от этого ради научных открытий. Они так же жили долго и вполне счастливо, извлекая из творчества радость и удовлетворение. Индийский мудрец и йог Парамаханса Йогананда отказался от земных привязанностей ради любви к Богу. Ты назвал только один полюс в пространстве выборов, я же привел пример другого, противоположного. Это лишь говорит о том, что выбирать нам самим…

– Хорошо, но есть и другие исторические факты? Например, страсть, и сексуальная в том числе, во все времена являлась причиной войн, смертельной вражды, убийств, дуэлей, ведь так?

Тут Шура уставился в пустую кружку, будто искал подходящий ответ.

– Увы, девять десятых человечества живет на низших вибрациях, не утруждает себя размышлениями, включением воли, не желает терпеть, перекладывает ответственность на кого угодно, лишь бы не принимать решений самим. Отсюда все беды человека, болезни, страдания. Человек с восторженным визгом потакает своим желаниям – беспорядочному сексу, непомерному поклонению еде, всеохватывающей лени. А потом удивляется: почему на его голову скатывается столько бед? А ведь все закономерно…

– Ты хочешь сказать, что твой уход в лес – не бегство от реальности, а акт воли? – Лантаров уже не намеревался поддеть своего собеседника, скорее, хотел до конца разобраться в многослойной личности. У него создавалось впечатление, что простецкая открытость Шуры – еще не исчерпывает его всего, и как только возникало ощущение понимания его природы, так обнаруживался новый, совершенно неизведанный слой его души.

Шура улыбнулся, скрестив руки на груди.

– Ты прав: это и бегство от реальности, потому как одновременно это бегство от обывателей, среди которых мне душно. Меня напрягал парад безвольных бездарностей, претендующих на пример для подражания. Любой никчемный человечек может стать известным благодаря эпатажной демонстрации примитивного. Обывателю это, конечно, выгодно. Но это начало вырождения цивилизации. От этого мне хотелось быть подальше. Но акт воли присутствует однозначно. Согласись, ты вынужден употреблять здоровую пищу, не пить алкогольные напитки, не ходить в ночной клуб или бар – этого просто нет. У тебя сменилось окружение. Но у тебя это вышло вынужденно – вследствие недуга и моего предложения. А я это сделал сам. Но не думай, будто аскеза – свидетельство вывихнутых мозгов.

«Именно так я, к сожалению, и думаю», – пронеслось в голове у Лантарова.

– Аскеза дисциплинирует волю, закаляет здоровье и позволяет сконцентрироваться на том важном, что человек избирает. На самом важном, осознание которого приходит в момент соприкосновения со смертью.

«Так вот почему ты так часто думаешь о смерти… Даже половина табличек с надписями посвящены именно смерти, – думал Лантаров, испытывая двойственное отношение к говорящему – смесь восхищения и сожаления, – но я-то не желаю думать о смерти! Я хочу думать о жизни – веселой, полной развлечений и расслабухи. Ну-ка, попробуй, убеди меня, что я не прав».

Шура продолжал, уставившись в пустоту рассеянным взглядом: