Мир уршада - Виталий Сертаков

Хозяин заведения многое повидал и привык не показывать своих чувств. Два коротконогих венга, доставившие беглого на внутренний двор, затравленно оглядывались. В том, что они привезли беглого, рыжий толстяк не сомневался. Где-то он его уже встречал, но в иной одежде и с открытым лицом.

— Мне нужен Снорри, — поклонившись, веско произнес Рахмани. На открытой ладони он протянул хозяину кошель с серебром. — А еще мне нужно, чтобы этих людей проводили обратно в город, и чтобы с ними ничего не случилось.

Сгенхьолд взвесил кошель, кивнул кому-то в приоткрытую дверь и тяжело вздохнул.

— Нет здесь никакого Снорри, — отведя глаза, процедил он. — Твоя же физиономия мне знакома. Если явился вынюхивать, лучше проваливай. Здесь не найдется ничего увлекательного для твоего длинного носа.

— Мне нужен Снорри Два Мизинца. Если его нет среди картежников, пошли за ним.

— Не знаю такого. И в карты тут никто не играет, слышишь, ты, ищейка?

Позади Рахмани материализовались два здоровенных лба, оба в кожаных фартуках, с разделочными ножами. Маленькие венги попятились к воротам, уже оставив надежду забрать своих собак и сани, но путь им преградили еще двое мужчин, самой разбойничьей наружности. Ловцы потянулись за оружием, но один из подручных Сгенхьолда уже выхватил пистолеты. Прыщавый детина ухмылялся беззубым ртом и отворачивал лицо, потому что страшно косил.

— Как обидно, что ты не узнал меня, — сокрушенно вздохнул Рахмани. — Ну, ничего, я напомню.

Толстяк все еще держал серебро на ладони. Его сальные глазки метались, как лягушачьи головастики в пруду. Ловец Тьмы скользнул влево, рюкзак полетел в лицо одному из мясников, чехол с мушкетами — в лицо второму.

Косоглазый громила, прикрывавший ворота, поднял свою богато инкрустированную, наверняка, краденую пушку и выстрелил туда, где только что находился чужак. Над задним двором заклубилось облако порохового дыма, загоготали гуси, вскрикнули женщины в доме.

Рахмани оставался на месте, и в то же время его изменчивый контур возник сразу в трех полутемных углах двора. У рыжего хозяина затряслись щеки. Он лихорадочно вспоминал молитвы, чувствуя, что влип в историю, но не мог даже пошевелить языком. Венги тоже затихли.

Пуля разнесла в щепки доску из деревянной стены сарая. Из пролома выскочили перепуганные утки и принялись неуклюже летать по двору. Пуля из второго пистоля угодила в ногу одного из вызванных на помощь мясников. Тот выронил нож и закрутился волчком, пытаясь зажать фонтанирующую дыру в бедре. От грохота в узком каменном пространстве у всех присутствующих заложило уши.

Стрелок так и не понял, куда девалась мишень. Песчинкой позже горячая ладонь, раскаленная, как тавро для клеймения скота, ударила его в грудь. Из легких разбойника вытек весь воздух, его пронесло несколько локтей по утоптанному снегу и швырнуло спиной на окованные бронзой ворота. Никто из присутствующих не заметил, как Рахмани ударил. Он и не бил, не прикасался.

Ловец снова растекся у перекошенной дверцы свинарника, чтобы возникнуть десятью локтями левее, за колодой для рубки мяса. Там, где он только что стоял, в дерево воткнулась заточенная секира.

— Аааа! — истошно завопил кто-то серый, волосатый, кидаясь на Саади сбоку с двумя широкими ножами. Ножи впустую вспарывали воздух, пока их обладателя что-то не схватило за шею колючим раскаленным обручем и не ударило затылком о камень.

Рахмани, понурясь, разглядывал ладони. Оранжевые сполохи срывались с кончиков пальцев, закручивались нервными цветами, растекались иглами дикобраза. Губы ловца шептали формулу брата-огня…

— Стойте! — воскликнул Сгенхьолд, словно проснувшись. — Парни, прекратите! Я узнал его…

Однако драка уже перешла в неуправляемую стадию. Второй мясник, точно раззадоренный ранением товарища, вскинул над головой свой рабочий инструмент и ринулся в бой. Хозяин постоялого двора своими глазами увидел и потом неоднократно пересказывал шепотом своим дружкам, как прямо посреди толстого кожаного фартука на груди парня возникло черное пятно в форме ладони.

Рахмани даже не прикоснулся к нападавшему, он отступил к забору, выставив впереди себя руки. Завоняло паленым мясом. Схватившись за место ожога, мясник упал на спину и тонко завыл. Он пытался оторвать фартук и нательную рубаху от груди, но безуспешно. Кожа и лен приварились к телу.

Рахмани развернулся к четвертому разбойнику, который несся на него, раскручивая над головой цепь со стальным ежом на конце. Однако ловцу не пришлось использовать силу огня. Племянник Ларси щелкнул кнутом, кожаный кнут обмотался вокруг цепи, и бандит рухнул, по инерции прикатившись под ноги Саади. Он упал навзничь и с ужасом следил за молниями, скачущими между ладонями чужака.

Рахмани несильно толкнул воздух растопыренной пятерней. У лежащего рыжего вора вспыхнули волосы, сгорели ресницы и брови, но глаза остались целы. Рыжий жалобно стонал и ползал среди грязного снега и куриного помета, натыкаясь головой на забор и корыта для свиней. Рахмани знал, что зрение вернется к парню спустя час или даже раньше.

Хотя следовало его уничтожить. Стереть с земли змеиное племя. Предать огню вредоносных тварей…

Саади скрипнул зубами, перешагнул через мясника с полуоторванной ногой, через ослепшего рыжего молодчика и двинулся к хозяину постоялого двора. Тот трясся, как припадочный, с его жирных щек струями тек пот. Тем временем очухался первый стрелок с пистолями. Он полез за голенище, ловко достал еще один изящный дамский пистоль, совмещенный с кинжалом, и навел на Саади. Однако выстрелить не успел.

С ладони ловца сорвался язык жидкого огня, тонкое рыжее жало.

Песчинку спустя бандит выронил пистоль в снег, схватился обеими руками за глаз и завертелся волчком. Рахмани покачал головой, уже предвкушая, как вечером будут болеть руки. Брат-огонь не покидает тело по первой просьбе. Чем чаще ты его используешь против врагов, тем основательнее он поселяется в твоих руках, тем сложнее его потом изгнать из тела…

Но самое трудное — никого не убить, из тех мерзавцев, что недостойны жизни. Одно убийство, только одно — и брат-огонь навсегда поселится у тебя в руках и в сердце. Он будет питаться тобой, выжигать тебя ночами и требовать новых смертей…

Рахмани поймал ладонь толстяка в захват, легко опрокинул его на колени и ткнул указательным пальцем в точку на горле.

— Прости… я узнал тебя… — прохрипел Сгенхьолд, выплевывая на снег завтрак. — Я пошлю за Снорри, не убивай меня…

— Если ты меня вспомнил, то должен знать, что я никого не убиваю.

Венги укатили, что было силы погоняя собак. Рыжий детина, поскуливая, тер снегом ослепшие глаза. Из задней двери кухни выскочили растрепанные женщины с полотенцами, бросились перевязывать раненого мясника. Рахмани выдернул из забора секиру с зазубренным лезвием, взвесил на руке и вернулся к трясущемуся хозяину.

— Нет, пожалуйста, не калечь меня, без руки я не смогу работать, моя семья пойдет по миру… — прохрипел тот. — Я отдам тебе деньги, у меня есть тысяча… Хочешь две тысячи, я тебе достану?