Красно Солнышко - Виктория Гетто

До берега континента плыли на два дня дольше, чем первая лодья шла. Двулодник сдерживал. Однако теперь его вести не в пример легче было, чем прежде. Паруса слушался, вёсел рулевых тоже хорошо. Да и команда приспособилась быстро к необычайной лодье. К тому же уж больно удобно теперь стало на таком корабле – на помосте, соединяющем корпуса, настоящую избу поставили, длинную правда. Люди в тепле, спят не на жёсткой палубе, а на удобных лежанках, не под палубой на лавках, всем ветрам открытые. Девицы, у чуди взятые, себя тихо ведут, послушно. Правда, приходится с ними знаками объясняться. Но когда понимают, делают без всяких разговоров. Видать, жёнка Славова им мозги вправила. Сами-то молодые на первой лодье, вместе с князем и ирландцем идут. И волки с ними. Все шестеро. Два матёрых, самец и самка, патриархи рода. И четверо их щенков, уже папу с мамой переросших. К людям приученных с рождения. Вахту наравне с людьми по очереди несущих. Станут на носу, принюхиваются к ветру. Или лапами толстыми о борта обопрутся, голову лобастую высунут, всматриваются жёлтыми глазами в бескрайнюю гладь.

Как до берега нового мира славяне добрались, взяли на полдень. Потекли мимо глаз изрезанные обрывистые берега, изъеденные ветрами и лютым холодом. Оставались позади бесплодные бухты-гавани, вырубленные морем-океаном в сплошных скалах. К суше не приставали. Воды пресной было достаточно, а в бочках берестяных ни она, ни продукты не портятся. Тем паче что путь был разведан. Брендан вёл корабли уверенно. Ни разу не сказал, что ошибся. Все приметы называл верно. Не зря он семь лет по морю на кожаном утлом судёнышке ходил. Искал новые земли.

Вскоре показался большой проход в скалистом берегу. Бросили на ходу ведро в воду. Ирландец попробовал на язык, удовлетворённо кивнул, показал, куда надо двигаться. Для тех, кто не понял, пояснил: вода чуть меньше солона, чем в море открытом. Опытному человеку сразу ясно – река в этом месте где-то есть. В прошлый раз потому и решили сюда войти, что разницу почуяли. А там и до устья реки поднялись. Всё было, как они с Крутом описывали.

Вытянулись лодьи в цепочку, на сей раз двулодник предпоследним пустили. Поменяли порядок в строю. Ветер попутный был. А вода – ну не сказать, что течение слишком уж сильное. Под парусом да вёслами двинулись ещё дальше к полудню. Погода вокруг ещё тёплая. Люди спят, не мёрзнут. Пар изо рта не валит. Словно лето бабье вокруг. Затянувшееся не в меру, а ведь уже ревун[25] к концу подходит…

И в один из дней, солнечных на диво, вышли четыре корабля на бескрайнюю гладь, вытянувшуюся вдаль сверкающей дорогой. Как и сказано было – леса вековечные вдоль берегов к небу тянутся, тишина необыкновенная. И на душу мир и покой словно снизошли. И вознёсся клич радостный, знаменующий окончание поисков дружины, к небесам, откуда боги на детей своих смотрят, успеху их помогают…

Брячислав едва ком в горле сдержал, хриплым голосом спросил бывшего монаха, не стесняющегося показать слёзы радости:

– Куда теперь, Брендан?

– Не знаю, княже. Хочешь – к тому берегу поплывём. Хочешь – к этому. Мы и там и там были. Коли большой град думаешь ставить, тебе самому место выбирать нужно. Ибо я твоих задумок не ведаю. Коли просто перезимовать – в полудне пути тут мыс есть. Там можно стать. Поляна большая, ручей невеликий. Лес не вплотную подходит к воде, а поле образует. Места нам хватит. И почва обильная.

Кивнул Брячислав:

– Веди туда.

Вспенили вёсла воду, дружный выдох из сотен грудей вырвался, и взвился к небу чистый голос на одной из лодей:

Мгновенно песню подхватили почти все, находившиеся на кораблях, кроме чудинок. Они удивлённо всматривались в окружающих их мужчин, но после первого куплета, когда самые смышлёные уловили мелодию, в гул голосов дружинников вплёлся первый тонкий девичий голос, потом второй, третий… Слов они не знали, да и не понимали, о чём поют их будущие мужья. Но сердцем поняли, что нужно поддержать, ибо в песне единство рождается, если та песня с товарищем или другом, с семьёй разделена… Чудинки просто подтягивали без слов, но голоса ложились на мелодию неожиданно ладно.

…В то же самое время в гавань Арконы скользнула лодья. Стражники на стенах, окружающих град, удивлённо всматривались в неё через пелену тонкого, секущего глаза снега. Разбушевалась метель не на шутку неожиданно. И откуда только взялся корабль? Все уже давно свои лодьи на берег вытянули, полотном под навесами затянули, на козлы поставили. Кончилось время для плавания. Теперь до тех пор, пока не сойдёт снег, уже обильно лёгший на землю, никто в море не выйдет… А сумасшедший то ли купец, то ли воин уверенно направил нос лодьи к храмовой пристани.

– Видать, жрец с донесением, Прокл.

– Угу. Говорил мне старшина, что ждут гонца с важными вестями.

С палубы спрыгнул воин, ловко подхватил брошенный ему канат, закрутил вокруг вбитой в толстое дубовое бревно скобы. Корпус лодьи чуть дёрнулся, но послушно замер. Упала сходня, и на берег ступил закутанный в коричневый плащ человек. Поклонился храму Святовидову. Огромный четырёхликий идол был виден в Арконе отовсюду, надзирая за всеми сторонами света. Шапка снега уже украшала его голову, белила длинные усы.

– Храбр, за мной. Остальные – как сдадите лодью присмотрщикам да тиуну[26] – отдыхать. Дело сделано, братья. Но держите язык за зубами.

Никто не ответил. И так всё ясно было.

Навстречу уже спешили вооружённые до зубов воины, желающие покарать наглеца, но неизвестный вытащил из сумочки, что висела на поясе, небольшую бляху из серебра, бросил бегущему впереди старшему, и когда тот рефлекторно схватил, то выпучил глаза, замерев на месте от удивления, и отдал приказ:

– Лодью обиходить. Людям – баню, отдых и еду от пуза.

– Будет исполнено, господин! – склонился в поклоне старший из воинов, потом толкнул одного: – Бегом за Оладьей-тиуном! Скажи, немедля ему явиться, коли хочет место своё сберечь! Немедля! Хоть с жёнки его стаскивай, но сюда!