Красно Солнышко - Виктория Гетто

Тот, топая сапожищами, помчался огромными прыжками, куда послан. А старшина воинов подбежал к лодье, единым прыжком взмыл по сходне:

– Эй, братие, пошли со мной! Будем… – И осёкся…

Ответом была тишина. Все спали мёртвым сном, не обращая внимания ни на начавшуюся метель, ни на лютый холод. Спали заносимые снегом. Спали, когда их снимали с лавок и уносили на руках и наскоро сделанных носилках в гостевой дом. Спали, когда их раздевали и укладывали на лежанки. Дружинники спали. Последние пять дней они гребли без перерыва, жуя на ходу вяленое мясо и запивая его водой, не смыкая глаз ни на мгновение. Воины страшно торопились – замёрзни гавань, что тогда? И успели. А когда осознали, что всё, их путь закончен, просто уснули. Спокойным глубоким сном людей с чистой совестью и осознанием выполненного долга.

– Значит, выдал, говоришь, Савва дочку замуж?

Храбр опустил голову, буркнул:

– Выдал, княже. Только не Савва он теперь, а Пётр. Проклятую истинными богами веру принял, и этим везде хвастает. Не боится. Ему грамотку дали византийцы, охранную вроде бы. Мол, посол он их. И они его всей своей ромейской силой защищают.

Гостомысл отвернулся к затянутому слюдой окошку, за которым багровыми огнями играл закат, глухо спросил:

– А куда выдал? Неведомо?

– Ведомо, княже. Какой-то ромей её увёз. В сам Царьград.

Мужчина мгновение помолчал, потом повернулся, и на его лице нельзя было прочесть никаких эмоций. Оно было словно маска. Махнул рукой и неожиданно облегчённо улыбнулся:

– Ну и чур с ним! – Коротко, дробно раскатился смехом, ткнул шутливо паренька в плечо кулаком: – Знаешь, всё думал, как Эпика с Дубравушкой уживутся. А теперь и гора с плеч! Ты-то как, не нашёл кого себе?

Парень отрицательно помотал головой:

– Нет, княже. Те, что нравятся, со мной не поедут. Да и не отдадут их за меня. А тех, кого сами отцы рады бы выдать… – Так же точно, как князь, махнул рукой. Потом буркнул: – Коли такая б, как у Слава Анкана, или твоя, княже, Эпика, что готовы на смерть пойти, лишь бы рядом с ладой быть, – ни мига бы единого не раздумывал! А теперь вот…

Гостомысл поднялся с лавки, подошёл ближе, положил руки юноше на плечи, внимательно посмотрел в честные глаза:

– Такие, как они, раз в жизни попадаются. И вот этот единый раз и нельзя потерять. Поскольку жизнь твоя тогда половинчатой будет. Понял, о чём я?

Храбр взгляд выдержал, не отвёл. Твёрдо ответил:

– Понял.

Гостомысл отпустил юношу, отступил на шаг назад, взглянул на чисто выскобленную Божью ладонь, вздохнул:

– Как там наши, интересно… – И вдруг спохватился: – Вот же, ворона пуганая! А ведь у твоего друга уже дитя должно было народиться!

– Верно… – охнул парень. Потом взглянул ошарашенно на князя: – И я забыл… Интересно, кто у него, малец али девчонка?

– Приедем – узнаем. Ты-то как, домой поедешь, родню навестить? Чай, всю зиму нам здесь торчать.

– Коли отпустишь, княже…

Тот чуть помолчал, потом произнёс:

– Завтра гости[27] в те края едут. Коня тебе в храме дадут. Справа воинская у тебя – все обзавидуются. Одёжа тоже. Куны[28] есть?

– Откуда, княже?

– Возьми вот. Сбегай на торг, купи гостинцев своим. Сам знаешь…

И верно – диковинки заморские жрецы отдать все повелели. Вплоть до камешка речного пёстрого, до булавки деревянной, из нездешней берёзы чернокорой вырезанной. И приказали языки за зубами под страхом смерти держать. Так что у юноши подарить родным было нечего. И деньгам Храбр обрадовался. Коротко поблагодарил, ухватил кошель вышитый, полный монет, и только дверь хлопнула. Дел срочных вдруг навалилось – гостинцы купить, гостей найти, договориться с ними, чтобы с собой взяли… Некогда рассиживаться.

Проводив юношу взглядом, Гостомысл вновь сел на лавку, налил себе взвару из кувшина, сделал пару глотков, задумался. Вроде всё ладно. Жрецы вестям хорошим обрадовались. Твёрдо пообещали по весне, как снег сойдёт, отправить людей в новые земли. Он с братом рассчитывал человек на двести, самое большее – триста. Но служители Святовида твёрдо пообещали тысячу. Полную причём. Целый род, да немалый. По поводу девиц незамужних затылки поскребли, сказали, что больше десятка вряд ли наберут. Знать, судьба такая у дружинников – чудинок в жёны брать да тех, кого по пути ухватят. Но здесь печалиться нечего. Пусть кровь мешается. Не страшно. Не разбавится славянская руда, а, наоборот, новую силу поимеет. Освежится молодой порослью.

Другое дело, как брат там? Всё ли у него хорошо? Зимовка нормальна ли у них? Не голодают ли? Чужинцы, о которых Брендан и Крут рассказывали, войной на них не идут ли? Эх, незнание – самая лютая пытка… А здесь – словно в гадючник окунулся! Жрецы говорят одно – делают другое. На словах – всё хорошо. А на деле… Как стояло дело на месте, так и не движется. Хотя кто знает? В зиму людей срывать с обжитых мест никто не будет. Может, и зря себя князь накручивает?

…Молодёжь гуляла во всю ширь души. Коляды настали! Стучали бубны, гудели сопелки и рожки. Вокруг большого костра отплясывали парочки и одиночки. Веселись, народ! Гуляй! Праздник великий на дворе! Кое-где, умыкнув украдкой девицу из шумящей толпы, юноша срывал с её губ первый поцелуй… С высокой насыпи вала, окружающего град, по залитой намедни ледяной дорожке катались младшие. С шутками, смехом, распеванием частушек. Да и иные из взрослых, хлебнув стоялого мёда, с молодецким гиканьем стоя на ногах и размахивая руками, лихо съезжали вниз. Веселье на славянской земле! Праздник! Костры. Радостный шум, стоящий над городком, свет огней, распевание колядок…

Храбр выехал из леса, полюбовался на раскинувшийся на большой поляне родной град. Веселье так и переливалось через деревянные стены! Не спеша подъехал. К чему коня напрягать? Снег глубок. Идти жеребцу нелегко. А ворота – нараспашку. И дозорных нет. Ну ещё бы: зима – самое спокойное время на родной земле. Враги в снега не нападают. Не пройти им. Так что в честь праздника народ расслабился. Гуляют все.

Жеребец, выбравшись на укатанный путь, довольно фыркнул, выпустив длинные струи пара из заиндевевших ноздрей, сам прибавил ход, чуя отдых и тепло. Храбр пошевелился в седле. Всадник вывернулся из-за вала, с которого скатывались дети, и смех словно обрезало. Чужак! Воин в полной броне. На огромном коне, укрытом полотняной стёганой попоной. Меч в ножнах красы невиданной на боку. Доспех… О таком и мечтать не смели! К седлу самострел приторочен необычного вида. Да два вьюка небольших возле круглого щита всадника. Копья, правда, не видно. Но и так понятно, что воин этот не обычный. Те, что заставу родовую берегут, против этого так… мягко говоря, слабы. Видна сила невиданная, ухватка, полученная не простыми тренировками, а опытом настоящих битв… Шапка кунья высокая. Поверх плаща – наплечник из волчьей шкуры, род указывающий… Значит, свой? Но кто?! Ведь ясно, что нездешний этот воин! А тот спокойно, не повернув головы в сторону мгновенно притихших детей, въехал в град. Повернул вправо. Проехал мимо людей, веселящихся у большого костра, где сразу же наступила тишина. Кое-кто уже потянулся рукой к поясу, на котором ножи висели. Мужчины и отроки стали своих любушек загораживать.