Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

секач, висевший сзади на поясе. Несколько секунд Шеф рубил и резал, затем протиснулся в щель, не обращая внимания на впивающиеся сквозь одежду колючки. Остальные последовали за ним. Свирелька и его приятели сразу исчезли в кустарнике, а Ришье опять задыхался и хватался за бок. Шеф грубо пригнул его к земле, затолкал под ветви. Сам ящерицей пополз следом, вложив все оставшиеся силы в последний бросок. Вперед – к ущелью, к его утопающим во мраке скалам!

Когда шум позади утих и Шеф наконец увидел темную неохраняемую расселину, которая вела к самому основанию Пигпуньента, происходящее в небе снова заставило его поднять голову.

Он наконец различил воздушный змей, что кружил над сброшенными огнями. На фоне неба вырисовывался огненный контур. Пламя охватило прямоугольную коробку, управляющие крылышки. А в центре, подобно пауку в паутине, виднелся силуэт мальчишки-летуна, Толмана, или Хелми, или Уббы. Должно быть, огонь от фитиля перекинулся на ткань или же факел был сброшен неудачно. Змей падал – сначала по бешеной спирали, затем, когда несущие поверхности прогорели, спикировал сложившим крылья ястребом и врезался в камни.

Шеф закрыл глаз, отвернулся. Подтолкнул Ришье вперед.

– Мальчик погиб ради вашей реликвии! – прошипел он. – Веди же нас к ней! Или я перережу тебе глотку, чтобы успокоить душу моего подданного.

Еретик неуклюже двинулся в темноте ко входу, который мог найти только он.

Глава 19

Скрипя зубами от гнева, император Бруно послал своего коня на освещенную пламенем узкую тропу; огромный жеребец взвился на дыбы и взмахнул подкованными сталью копытами. Одно из них ударило в висок пробиравшегося мимо беглеца, тот рухнул в кусты, где и остался лежать в ожидании огненного погребения. Позади разъяренного императора его гвардия и свита кулаком и кнутом наводили порядок среди паникеров, заставляя их построиться, распределиться вдоль тропы и вырубить противопожарную просеку. Но Бруно не обращал внимания на мордобой и неразбериху.

– Агилульф! – проревел он. – Найди среди этих скотов одного, который может говорить на нормальном языке. Я хочу узнать, куда упала эта дрянь с неба!

Агилульф соскользнул с лошади, исполнительный, но не скрывающий своих сомнений. Он поймал ближайшего человека и стал кричать ему в ухо на солдатской латыни, на которой разговаривал с греками. Пойманный, который знал только родной окситанский диалект и никогда не слышал, чтобы люди изъяснялись на других языках, с ужасом таращился на немца.

Наблюдая эту сцену со своего неказистого мула, дьякон Эркенберт решил вмешаться. Среди согнанных в кучу беглецов он высмотрел черную рясу. Несомненно, деревенский священник, последовавший за своими прихожанами. Эркенберт подъехал к нему, освободил несчастного от хватки свирепствующего сержанта.

– Presbyter est, – начал он. – Nonne cognoscis linguam Latinam? Nobis fas est…[61]

Священник вскоре опомнился и начал вникать в непривычный английский выговор Эркенберта – достаточно, чтобы отвечать на вопросы. Да, он и его земляки видели огни в небе, приняли их за предзнаменование Страшного суда и воскрешения мертвых, за души, поднимающиеся в небеса к своему Господу. Потом кто-то заметил взмах ангельских крыл, и весь полк разбежался в ужасе, который только усилился из-за начавшегося лесного пожара. Да, он лицезрел падающую огненную фигуру.

– И как она выглядела? – возбужденно спросил дьякон.

– Как ангел, в пламени низвергнутый с небес, несомненно, за его непокорность. Ужасно, что опять будет падение ангелов…

– И куда же он упал? – перебил Эркенберт, пока не возобновились причитания.

Священник показал на север.

– Вон туда, где горят кусты.

Эркенберт огляделся. Основной пожар приближался с юга. Похоже, людям императора удастся остановить пламя – просека уже достаточно широка. В работу включились сотни, деловитость и порядок распространялись повсюду, как масло по воде. На севере находился небольшой очаг огня, раздуваемого южным ветром. Он не выглядел опасным, так как примыкал к голому каменистому склону. Эркенберт кивком отпустил священника, повернул мула и подъехал к императору, по-прежнему кричавшему, но уже обнажившему меч.

– Следуй за мной, – буркнул дьякон.

Через сотню шагов император понял, куда направляется Эркенберт, и галопом поскакал вперед, не обращая внимания на густые колючие заросли. Эркенберт неторопливо трусил следом. Когда он приблизился к очагу пламени, император уже спешился и, намотав на руку поводья, смотрел вниз, на землю.

Там лежало разбитое о камни тело. Не оставалось и тени сомнений, что ребенок мертв. Череп был размозжен, оголившиеся кости торчали из разорванных бедер. Император медленно наклонился, взялся одной рукой за край рубахи, приподнял мальчика, точно пушинку.

– Должно быть, у него все кости переломаны, – сказал Бруно.

Эркенберт сплюнул в ладонь и слюной начертал на окровавленном лбу крест.

– Возможно, это милость Господня, – сказал он. – Смотри, перед падением он сильно обгорел.

– Но почему мальчик угодил в огонь? И почему упал? Вернее, откуда упал? – Бруно уставился в небо, словно испрашивая ответа у звезд.

Эркенберт решил осмотреть место и сразу обнаружил валяющиеся на земле обломки, почти полностью спаленные пожаром, который теперь удалялся по направлению ветра. Обломки жердей, легких, сделанных из какого-то растения с полым стволом, похожего на ольху, но более прочного. И несколько обугленных клочков ткани. Дьякон помял их в руке. Это не шерсть и не лен. «Что-то южное, редкое, – подумал он. – Хлопок. Очень тонкий. Тонкая ткань нужна, чтобы держать ветер, подобно парусу».

– Это была машина, – сделал он вывод. – Машина, чтобы нести человека по воздуху. Но не взрослого, а ребенка. Маленького мальчика. Тут никакого колдовства, никакой ars magica. Это была не слишком совершенная машина. Однако новая. И я скажу еще кое-что, – продолжал он, снова поглядев на мертвого ребенка, на его светлые волосы, на глаза, которые вполне могли быть голубыми, прежде чем их опалил огонь. – Мальчишка – мой соотечественник. Я это вижу по его лицу. Словно у церковного певчего. Это лицо англичанина.

– Английский мальчишка летает на новой машине, – прошептал Бруно. – Это может означать только одно: здесь присутствует человек, которого мы оба знаем. Но зачем он это сделал?

Подоспевший Агилульф услышал последний вопрос императора.

– Кто знает? – откликнулся он. – Кто способен проникнуть в замыслы этого дьявола? Помните его загадочный корабль? В сражении при Бретраборге я проплыл в двадцати футах от него, но все равно до самого конца битвы не понимал, что это за судно.

– Самый простой способ разгадать план, – сказал Эркенберт, обращаясь к императору на нижненемецком языке, так похожем на родной англо-нортумбрийский диалект дьякона, – это предположить, что он удался.

– Ты о чем?! – рявкнул Бруно.

– Итак, мы видим римского императора ночью в глухих зарослях, он стоит со своими советниками, и никто не понимает, что происходит