Жизнь волшебника - Александр Гордеев

как от какого-то

большого срыва. Всё понятно – это уязвлённое самолюбие даёт о себе знать. Не ожидало оно

439

такого едкого укуса. «Ох, сердечко ты моё сердечко, – разговаривает Роман со своим обиженным

сердцем, – сколько же достаётся тебе. Когда я родился, ты и не подозревало, что я буду тебя так

мучить. Выдержи уж, пожалуйста, хорошо?»

Нина тоже озадаченно и даже без всякой радости задумывается о закрытой Тониной двери.

Высказывая разные предположения, она как будто даже сочувствует мужу. Роман же смотрит на

неё с иронией: ой, ну сколько можно врать и лукавить?

Бывало так, что с Тоней они на улице не сталкивались и по неделе, а тут она встречается на

другой же день.

– Честное слово, – тут же, даже не здороваясь, говорит Кармен, когда Роман притормаживает

около неё на мотоцикле, – мне просто не хотелось вставать. Я слышала сквозь сон, что ты

стучишь, но не могла заставить себя подняться. Слышала, как ты ключом открывал замок,

слышала шаги по лестнице, когда ты уходил. Ну, думаю, раз уж пошёл, так уходи…

– Как это «если пошёл»? Ты хотела, чтобы я ночевал у тебя под дверью? – даже растерявшись,

спрашивает Роман.

– Больше такого не повторится, прости.

– Нет-нет, погоди, – с нарастающим изумлением продолжает он. – Ты сказала, что тебе просто

не хотелось вставать?! Значит, мне прошвырнуться туда и обратно, по-твоему, легче, чем тебе

дойти до двери?! Да ведь когда я стучал, то не знал, что и подумать. А ты в это время лежала и

слушала. Ты что же, лежала и властью надо мной наслаждалась, да? Ладно, больше такого

удовольствия я тебе не доставлю…

Уже не слушая никаких оправданий, он со злостью заводит мотоцикл и несётся по улице на

своём несчастном транспортном средстве, дымящим густым, синим и сладковатым дымом из труб

и дребезжащим, прыгающей коляской.

– Что случилось? – спрашивает его Смугляна, видя, что домой он явился злой, как собака.

И он, рассказывая, кричит на неё так, будто перед ним ещё Тоня. Жена же, узнав тайну

закрытых дверей Тони, даже не смеётся, а просто хохочет как-то навзрыд.

– Вот анекдот так анекдот, – говорит она потом, едва успокоившись. – А ты ещё ставишь нас на

одну доску! Представляю картину: ты приходишь домой, а я дверь не открываю, потому что

вставать не хочется. Хороша, ой, как хороша твоя любовница!

– Замолчи! – кричит Роман, видя, что тут ему и крыть нечем.

Жена смолкает, но потом ещё несколько раз за день хохочет над чем-то без причины, как бы о

чём-то своём.

«Эх, дурачок он, дурачок, – думает она, – да какой там «не хотелось вставать»! Причина там в

чём-то или в ком-то другом». Только сказать ему об этом она не может и не хочет. Ведь тогда он на

неё и озлится. К тому же излишняя его подозрительность ей ни к чему. Пусть уж лучше таким и

остаётся.

– Извини, пожалуйста, – говорит она, сорвавшись на смех в очередной раз под вечер, когда

кормит ребятишек, – но я и вправду не пойму, как могла она не открыть? Я тебя так ценю, так

пытаюсь угодить во всём, а тебе, оказывается, можно просто не открыть дверь: ступай-ка ты, мол,

восвояси, да и всё. Я и не предполагала, что с тобой можно вот так запросто…

Конечно же, Смугляна не упускает возможности повысить свои дивиденды, однако чувство

Романа и впрямь поровну разделено надвое – остывая к Тоне, он остывает и к жене. По

отдельности он не любит ни ту, ни другую. Права, наверное, была Гуляндам Салиховна, говоря, что

он не любит никого. Когда они по отдельности, то в душе образуется трещина, а душой с

трещинкой любить нельзя. Когда же они соединяются (было два или три таких случая), то душа,

обретая цельность, способна на любые чувства.

На другой день Смугляна опять же сама напоминает, что «по графику» у него сегодня Тоня.

Может быть, сегодня он откажется идти? Видя не проходящую обиду мужа, она надеется что,

возможно, в этот вечер его любовным похождениям придёт конец.

– Разве сегодня? – удивляется Роман.

– Ну вот считай, – вынуждена доказывать Нина, – ты был у неё во вторник. Ну, не был, а

пытался быть. А сегодня что? Выходит, прошло уже два дня.

– Надо же… Я и не заметил. Но сегодня уже поздно. Что же ты раньше-то не напомнила…

У жены падает челюсть – так она ещё и виновата! Смугляна даже смеётся: ну и наглец… Ну да

это ничего – главное, что не пошёл.

А ещё через одно пропущенное, возможное свидание «по графику», происходит неожиданное:

Кармен является в гости сама! Правда, не одна, а с молоденькой учительницей, буряточкой

Ципилмой, которая знакома и Нине. У гостей торт и бутылка красного вина.

Хозяйке приходится собирать на стол. Роман включает проигрыватель, ставит самое заводное,

что есть: пластинку Поля Мориа. В Кармен, одетой сегодня во всё самое нарядное, будто какая-то

пружина – она весела и болтает без умолка. Понятно, что всё это издержки её намеренной

решимости. В своём оживлении она как-то успевает всюду: то помогает Нине на кухне, то берёт на

440

руки Федьку. Возиться с ребёнком ей нравится больше всего, и когда Нина не видит её, она с

приливом какой-то воровской нежности прижимает смеющегося Федьку к себе.

Видя Тоню такой, Роман готов простить ей всё уже за один этот дерзкий, освежающий их

отношения шаг. А вести себя с ними надо очень чутко, чтобы внимание поровну, по-аптечному

точно развешивалось на обеих. Разгорячившись вином, они кое-как укладывают Машку с Федькой

по кроваткам, и, ещё толком не убедившись, что дети заснули, устраивают танцы в комнате с

приглушённой музыкой. Почему у них уже давно не было такой весёлой вечеринки?! Прям как

старики какие-то! Как давно не дурачились они вот так – всё какие-то проблемы да проблемы. А

ведь можно жить и веселее. Смугляна, поддавшаяся общему настроению, хватает во время танцев

со стены обруч, с которым в последние дни делает зарядку по утрам, чтобы быть в форме к

сессии, и принимается его крутить. Вот какая она тонкая и гибкая! И этим обручем она, как

отчаянная центрифуга раскидывает всех по стенкам. Гостьи садятся на диван и превращаются

всего лишь в наблюдателей. Роман замечает на губах Тони злую, едкую насмешку и понимает: всё

– никогда никакого сближения между ними не будет.

Этот нелепый обруч расстраивает веселье. Теперь и музыка становится лишней. Кармен и

Ципилма смотрят на часы. А на улице темно и холодно.