Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

от друга, и им пришлось не так перекрикиваться, как… просто помахать друг другу, потому что поезд дрогнул и медленно тронулся. Пройдя несколько шагов вровень, Бурлаков отстал.

Эркин, уже не видя его и подражая увиденному у других, помахал рукой, на всякий случай ещё раз и вернулся в вагон.

Ну вот, что хотел, то и сделал. Съездил, поговорил, как это, да, правильно, объяснился. Что ж, раз профессору не обидно, что сын – грузчик, индеец, раб, был спальником, и раз это сохраняет ему Андрея братом, то, опять же как говорят, за ради бога. Ему и не к такому приходилось приспосабливаться. И ничего сверхсложного, и особого от него не требуется. Просто… жить, как все, как само собой получается. А теперь… теперь до Ижорска, а там на такси или автобусе домой. Нет, как же всё-таки здорово, что у него есть дом, и он едет домой… к родным. Жена, дочь, брат, а ездил в Царьград к отцу. Эркин с новым, неиспытанным ещё удовольствием проговаривал про себя эти слова. Он как-то заново ощутил их, хотя знал уже давно и считал, что привык называть Женю женой, Алису дочкой, а Андрея братом. А теперь ещё и отец… новое слово, но он привыкнет.

Верхним соседом оказался молодой, но с сильной проседью мужчина в военной форме без погон и со споротыми петлицами и нашивками. Молча, не глядя на Эркина, опустил свою полку, забросил туда потёртый чемодан, армейскую куртку и ушёл.

Есть Эркин не хотел, пить тем более. Он сидел и смотрел в окно, спокойно отдыхая от пережитого за эти сутки, а, чтобы не выделяться, сходил к проводнику за чаем. Всё хорошо, всё спокойно, всё правильно.

Прямо с вокзала, как и в прошлый раз, Бурлаков поехал к Синичке. Но если тогда, проводив Серёжу, он просил ни о чём его не расспрашивать, боясь спугнуть неожиданное чудо, то сейчас его настолько переполняла радость, что неудержимо хотелось рассказать, поделиться радостью. Потому что Эркин, что-то решив, уже решений не меняет. Есть в нём, чувствуется такая основательность, внутренняя сила, не только физическая, разумеется. Как же повезло Серёже встретиться и побрататься именно с таким парнем.

У Синички сидела Львёнок, и они встретили Бурлакова как когда-то: радостно, но не расспрашивая ни о чём. Но он понимал, что рассказать придётся. Ну, Синичка знает, а Львёнок…

– Тебе привет.

– Спасибо, – улыбнулась Марья Петровна. – Бери печенье.

– Всё удачно? – улыбнулась и Валерия Леонтьевна.

– Да, понимаешь, Львёнок, – Бурлаков отхлебнул чаю, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. – Так сложилось, но… но Эркин мой сын.

Он ждал чего угодно, но не того, что Львёнок останется спокойной. По крайней мере, внешне. Она спокойно ждала дальнейших объяснений, и это спокойствие означало уверенность, что объяснения последуют. Но она и раньше была такой: пока что-то неясно, ничего не предпринимать, действовать только наверняка, просчитав все варианты, а это возможно только при максимально полной информации.

– Понимаешь, Львёнок, я думал, что все мои погибли. И по документам так выходило. А оказалось… Серёжа, мой сын, выжил.

– Как те двое? – повела головой, указывая куда-то за стену, Валерия Леонтьевна.

– Почти, – кивнул Бурлаков. – Только к нашим тогда не попал, выживал в заваруху, – последнее слово он произнёс по-английски, и обе женщины понимающе кивнули. – А там… очаговая амнезия, и всё сопутствующее. Ну и… повстречался с Эркином, тот был рабом и тоже… выживал. Они побратались.

Валерия Леонтьевна улыбалась, а в глазах у неё стояли слёзы.

– Как я узнавал и как искал, история долгая, местами грустная и сейчас уже совсем не важная, как-нибудь потом расскажу. А результат… Теперь у меня два сына. А ещё невестка и внучка. Женя и Алечка.

– Я показала фотографии, – сказала Мария Петровна. – И зачем приезжал Эркин?

– Поговорить, – Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. – Выяснить отношения.

Мария Петровна облегчённо улыбнулась.

– Я уж испугалась, что… случилось. То самое.

– Нет, там, – Бурлаков неопределённо повёл головой, – всё в порядке.

– Там, это в Загорье, – невинно уточнила Валерия Львовна. – На Цветочной улице, дом тридцать один, квартира семьдесят семь, – и рассмеялась над изумлённо-возмущённой физиономией Бурлакова. – Спокойно, Крот, он сам назвал мне адрес и пригласил в гости. И меня, и Гулю.

– Только её там не хватает! – возмущённо фыркнул Бурлаков. – И небось, уже всех обзвонили, всем и всё растрепали…

– Что ты сквалыга и эгоист, все и так знают, – спокойно перебила его Валерия Леонтьевна. – Такой праздник зажилить… это надо уметь.

– Ну, так он у нас весь такой, необыкновенный, – вступила Мария Петровна. – И скрытный. Роется там себе тихонько под землёй, исторические ходы прокладывает.

– От вас скроешься, как же, – хмыкнул Бурлаков и стал серьёзным. – Нет, девчата, не хочу я звона. Сам ещё полностью не осознал причин, а… не хочу.

Валерия Леонтьевна задумчиво кивнула.

– Кажется, я понимаю. Не хочешь возбуждать зависть, раз, и…

– И необоснованные надежды, два, – подхватила Мария Петровна. – Так, Гаря?

– Да, – кивнул Бурлаков. – Это вы, девочки отлично сформулировали, спасибо. И навели на главное. И денежный вопрос, три.

Женщины переглянулись, и он продолжил.

– Как семья члена Комитета они теряют право на ссуду. Вспомните, сами же за это голосовали, что работа в Комитете никаких, – он голосом выделили это слово, – преимуществ и привилегий не даёт. Нас причислили к воевавшим, фронтовикам, мы получили свои официальные «дембельские», по медпоказаниям, кому положено, пенсии по инвалидности, и всё, дальше работаем и зарабатываем сами. Кто где может. Работа в Комитете общественная. А ссуды только для репатриантов.

– Но… – в один голос начали обе.

– Да, прецедентов не было, – перебил их Бурлаков, – и я не хочу быть первым. Они все Морозы, а я Бурлаков. Ума и гордости не лезть и не просить чего-то сверх уже полученного там вполне хватит. Так что, вы уже знаете, вам можно, а больше никому и незачем.

– А Змей? – спросила Мария Петровна.

– Это моя проблема, – спокойно и твёрдо ответил Бурлаков. – Сам и решу. Всё, девочки, спасибо за наводку, что бы я без вас делал, – и резко меняя интонацию и тему: – Львёнок, а Гуля где? Гуляет?

– Как же! – фыркнула Валерия Леонтьевна. – Втюрилась по уши, сидит теперь над природоведением и мечтает о красавце-индейце, – и сама мечтательно вздохнула. – Но красив он у тебя… обалденно.

– Тоже втюрилась, – констатировала Мария Петровна. И вздохнула.

И они втроём долго взахлёб хохотали.

Ижорский Пояс

Загорье

Дорога до Загорья потом вспоминалась Эркину смутно. Нет, он всё видел, слышал, сознавал, делал всё, как положено, но всё равно это было вне его, помимо него.