Погружаясь в Атлантиду... - Александр Мухортофф

— Акцэнтом я турыстов пугаю, — усмехнулся тот.

— Значит, мины на пляже — это твой маленький бизнес?

— Вроде того.

— А несчастные случаи были? — спросил я.

— А куда без них. Дело ведь житейское…

— Знал я, что на Кавказ лететь не надо, — подытожил я.

— А насчет инопланетян не соврали? — поинтересовался местный житель, отвязывая ослика и беря палку под мышку.

— Чистая правда, — честно блеснув глазами, сказал я.

— Плохо, очень плохо. Я ведь почему не стал с вас денег брать — узнавший все ужасы войны человек никогда не захочет её повторения.

— А ты не дурак, ты — мудрец, — неожиданно тихо сказала Анату.

— Нет, женщина, я дурак. Был бы мудрецом, родился бы где-нибудь в другом месте. Ладно, темнеет уже, пойдем ко мне, поедим хачапури и ляжем спать. Всё равно вы ночью никуда отсюда не уйдете.

— Что верно, то верно, — согласился я.

Поддерживая хромающего Хата и взяв Анату за руку, я направился вслед за Гурамом. Выйдя с пляжа, мы оказались на территории заброшенного отеля, белоснежные здания которого были покрыты копотью; кое-где виднелись следы взрывов.

— Чувствую, у вас здесь жаркая битва была... — сказал я.

— Не жаркая — глупая: брат брата стрелял, друг друга убивал; столько крови пролилось. А зачем?

— Кто знает? — метнув взгляд в Анату, сказал я. — Всё решают боги. Верно, любимая?

— Перестань, Теди.

— А что? — тихо спросил я. — Ведь это вы сотворили этот мир.

— Мы сделали всё правильно, — сказала Анату, — и вскоре ты поймёшь это.

— Пойму что? — удивился я. — То , что людям нравится убивать? То , что едва кому-то становится жить хорошо, другой, багровея от зависти, начинает с ним войну? И это даже не в глобальном масштабе, а в обычных, житейских ситуациях.

— Та к надо, — тихо сказала Анату, — вам это необходимо, поверь мне.

— Да чушь собачья! — проревел я. — Бред, понимаешь? Бред. Когда я был маленьким и видел явную несправедливость этого мира, я не ныл маме или папе, а уходил на улицу, садился на лужайке подле нашего дома и смотрел на звезды. И знаешь, какой вопрос мучил меня больше всего? Знаешь. Ты ведь всё знаешь, ты читаешь мысли.

Я говорил с Богом, даже не зная, как он выглядит, но свято веря в Высшее Присутствие. Я спрашивал его: почему мир так несправедлив? Почему боли и страдания нам выпадает больше, чем счастья и любви? Почему этот мир рвёт нас на части?

— Ты был очень умным ребенком, Теди, — попробовал пошутить Хат, покрепче обнимая меня за плечо.

— Дело не в этом, — ответил я, — ну всё же, ответьте мне, умники, вы же боги! Почему всё так несовершенно?!

— Милый, — ласково погладив меня по голове, сказала Анату, — если бы не боль и страдания, вы бы не становились чище, лучше, а самое главное — сильнее.

— А вам не приходило в голову, что пока вы получите более чистых и более лучших людей, сотни, а то и миллионы умрут, не пройдя всего отведённого им пути лишь потому, что им не хватило сил, смелости, или простого везения?!

— С генетической точки зрения мы просто проводили естественный отбор.

— Знаешь, любимая, уж очень мне не нравятся ваши методы ведения дел.

— По-моему ты просто в дурном настроении, — заметила Анату.

— Может ты и права, но ты ведь не станешь отрицать, что всё, что я сейчас сказал — чистая правда? И всё, что вы делаете, вы делаете не идеально?

— Время покажет, — усмехнулся Хат, — ждать осталось недолго.

— Что ж, посмотрим… Надеюсь, что я и правда ошибаюсь.

— Пришли, — сказал Гурам, идущий впереди нас.

Мы остановились у небольшого одноэтажного домика, окруженного редким самшитовым забором. Возле раздолбанной калитки стоял чумазый довольный мальчуган.

— Анзорик, иди в дом, — потрепав его за вихры, широко улыбнувшись, сказал Гурам, — это мой сын.

— Я думал ты с осликом близок, а у тебя оказывается семья... — сказал я.

— А, — махнул рукой Гурам, — достали вы со своими стереотипами, туристы! Раз горец, значит у него секс либо с овечкой, либо с осликом.

— А что, чистая ложь?

— Были случаи, — стуча кепкой по колену, ответил Гурам, — но неужели ты думаешь, что если у меня есть поблизости красивая молодая женщина, я буду дарить ласки своему ослику?

— Логично, — согласился я.

Мы прошли через калитку и оказались на заднем дворе. Возле стены дома стоял мангал, на котором жарился шашлык, запах от которого проникал даже через шлем спецкостюма.

— Ааа, вкуснятина... — заметил я, невольно облизываясь.

— Папа привёл космонавтов! — послышался из дома звонкий детский крик, и на крыльцо вышла женщина. Видимо то, что Гурам называл красивой молодой женщиной, выглядело именно так. Около ста двадцати килограмм весом, невысокого роста и с ощутимыми усиками над верхней губой.

— Кого ты привёл? — на местном наречии спросила женщина.

Я порадовался, что в наших спецкостюмах встроены универсальные переводчики.

— Я принял их за туристов, но эти люди находятся здесь, чтобы спасти наш мир от инопланетян, — на том же наречии ответил Гурам.

— Спасают мир, говоришь? От инопланетян?! Совсем из ума выжил? Это же наверняка туристы!

— Сама дура! — грозно махая пальцем, сказал Гурам. — Ты когда-нибудь видела туристов в таких костюмах?

— Откуда ты их взял? Поймал на своих минах? — спросила жена.

— А где же ещё!

— Ты уверен, что это не туристы?

— Уверен. Туристы не прыгают с военных самолётов с парашютами.

— Ты заметил наш самолёт? — удивился я.

— Ты знаешь абхазский? — удивился Гурам.

— Немного знаю, — смутился я, как будто меня застукали за чем-то неприличным.

— Ладно, — махнул рукой хозяин дома, — час поздний, поэтому поужинаем, чем Бог послал, и ляжем спать. Мы обычные крестьяне: ложимся рано и встаём рано.

Сняв с себя шлемы и умывшись чистой холодной водой, поднятой из колодца, мы прошли за стол. Усевшись на грубых деревянных лавках, мы с неподдельным удивлением разглядывали ломящийся от различных яств стол.

— Они поставили на стол всё, что у них есть, — шепнула мне на ухо Анату, — это бедные, но очень хорошие люди.

— Поэтому они ловят туристов на минах?

— Каждый зарабатывает на хлеб как может, — сказал Хат, — разве не этой аксиоме ты следуешь всю свою жизнь?

— Оултер, грязный говнюк, перестань рыться в моих мозгах!

— Было бы в чём рыться, — обиделся Хат.