Плешивый мальчик. Проза P.S. - Евгений Попов

По древнему городу Киеву, весело цокая копытами, скакала лошадь. На ней сидел некий господин в платье европейского покроя и с развевающейся бородой.

Лошадь обгоняла дивчин и парубков, дружной гурьбой спешащих на вечернее гуляние в дом m-lle de Elegance, известной всем француженки.

Господин весело приветствовал молодежь, разукрашенную монистами, снимая и надевая свой английский цилиндр. А так как ехал он на коне, то приехал в дом m-lle первым.

Он спешился и подошел к хозяйке дома, чтобы по обычаю предков поцеловать ее прелестные пальчики.

Но, не удержавшись, положил свою крепкую мужскую руку на ее трепещущее бедро и со стоном муки впился в ее раскрытые, ослепительно алые губки долгим поцелуем.

M-lle de Elegance, вся уже трепещущая, крикнула в каком-то волшебном экстазе, лихорадочными движениями расшнуровывая корсаж:

– О, мой златокудрый бог! О, мой…

– Тихо, не называть фамилий, – заметил господин, снимая фальшивую бороду и увлекая m-lle в пароксизме страсти на случившийся рядом диван в стиле Чиппиндейл.

Гремел огнями и музыкой пышный бал высшего общества. Кружились в вихре танца пары в смокингах и фраках. А у окна одна, печально о чем-то задумавшись, стояла девушка, дама неземной красоты, в которой читатель без труда узнает Бетси.

Внезапно она вздрогнула, почувствовав присутствие мужчины за спиной.

– Кто вы и что вам нужно? – не оборачиваясь, глухо спросила девушка-дама.

– Я ваш друг, доверьтесь мне, – сказал высокий атлет в черном домино.

Бетси обернулась и посмотрела на него детски-доверчивым взглядом.

Мужчина, влекомый к ней неведомой силой, положил руку на ее волшебные полушария, вздымающиеся над корсетом и, тяжко задышав, вонзился в Бетси хищным поцелуем.

Бетси, прижавшись к нему всем своим дрожащим, как в лихорадке, телом, обняла его за упругий торс и прошептала как в сказке:

– О, мой кумир! О, мой владыка!

Уж давно свивались они в клубок на прекрасном ложе старинной работы.

Свет красной лампы едва освещал измученные лица и прекрасно-обнаженные тела любовников, которые как бы слились в одно тело, которые как бы были сама Страсть, сама Нега в их лучшем проявлении.

Когда все затихло и любовников прошиб любовный пот, Бетси, вся еще влажная от любовного пота, положила свою прелестную кудрявую головку на плечо партнера и прошептала, стыдливо отводя свои очаровательные глазки от его не прикрытого простынями тела:

– Милый, я хочу еще…

Альфонса весь самое бешенство, куря гаванскую сигару, ходил по своему кабинету, устланному текинским ковром, и ломал тонкими холеными пальцами диковинные гигантские спички, присланные ему друзьями из далекой заснеженной Малороссии. Перед ним, прижимая к глазам кружевной платочек, мокрый от слез, сидела на низенькой скамеечке француженка, в которой читатель может без труда узнать m-lle de Elegance.

– Pseukoff, – говорила дама, не прерывая рыданий, – он – мой бог! Он – негодяй!

– Я отомщу этому животному, – крикнул Альфонса, прижав руку к костюму, где давно билось его пылкое, взволнованное сердце. Дама перестала рыдать и стала нервно пудрить свои пухленькие щечки.

– Он давно путает мне все карты, – не унимался Альфонса. – Он помешал моему акту с княжной Жужу, он почти силой овладел моей подругой леди Эдит, а сейчас он… с Бетси, с моей кузиной Бетси, и, может быть, именно сейчас, – сделал он упор на последние слова.

Альфонса подошел к m-lle de Elegance и упер в нее взгляд стальных с поволокой глаз.

M-lle de Elegance внезапно поднялась и в каком-то беспамятстве повалилась со скамеечки на пол, протянув руки навстречу Альфонсе.

Последний поднял ее, прижал ее, горячую, к своему, обиженному Псеуковым сердцу и напрягшемуся телу, и впился в ее бурно вздымающуюся и уже обнаженную грудь долгим поцелуем. Не разделяясь, они перешли на какую-то роскошную мебель, обитую кожей. Раздался треск нежной шелковой ткани, и перед Альфонсой предстали прелестной формы бедра, чуть подернутые золотым пушком…

А через несколько дней в маленькой церкви Сан-Доминика на каком-то там черт его знает каком бульваре кой-кого венчали.

Обе пары жили долго и умерли почти в один день. Так им и надо. Так себя вести, как они себя вели – совершенно недопустимо.

Конец

(поэма о двух сердцах сочинения Н. Фетисова)

Шли морозной крупчатой ночью.

Как в старой, как в жуткой сказке скрипел снег, «скырлы, скырлы».

Я боялся мыслей своих и голову поднять, потому что все кругом в кристаллах – кристаллы снежные на деревьях, снежинки на шапке ее, на ресницах ее, а под ногами «скырлы, скырлы».

– Знаешь сказку про медведя и липовую ногу? – спросил я.

Но она ничего не ответила, лишь ресницами полыхнула.

О, снег на ресницах! Белые кристаллы, которые ранят и трогают бедное сердце!

– Обещаем друг другу, – прошептал я.

– Быть! Быть свободными друг от друга, – прошептала она.

И снежинки таяли.

А потом я хохотал.

О, как хохотал я, когда она, маленькая, миленькая, со смешными косичками, приходила ко мне, умоляла и плакала, а потом осмелилась кулачком по столу хлопнуть.

Робкое сердце. Все так же хохоча, вынул я из верхнего правого ящика письменного стола бумажник свиной кожи, где черной китайской тушью по белой бумаге было вырисовано наше торжественное обещание.

Ах, как хохотал я.

А теперь я плачу. А почему – не скажу!

Так выпьем же, милые, за любовь!

(сатирический рассказ Н. Фетисова)

Едучи однажды в троллейбусе, некий гражданин собирал с народа деньги, чтобы за всех заплатить, передав деньги шоферу и получив за переданные деньги билеты. Делал он это потому, что касса, конечно, не работала, новомодная касса-автомат, куда кидаешь деньги, дергаешь за ручку и получаешь отрезанный билет для предъявления контролеру.