Гончаров приобретает популярность - Михаил Петров

– Называйте как угодно. Что вас еще интересует?

– Ваша школа кулачного боя. Где расположена она?

– Вы имеете в виду школу русских богатырей «Витязь»? Пока она тоже располагается в арендуемом нами частном секторе, но, как и послушники, в самое ближайшее время наши мальчики перебазируются на церковный двор, где для них уже строятся спортивный зал и классные комнаты.

– Сколько человек в ней обучается и каков их возрастной ценз?

– Сегодня школу посещают тридцать мальчиков от десяти до шестнадцати лет.

– То есть как это посещают? Они что же, ночевать уходят домой?

– Я неверно выразилась, живут они братством, а ночевать мы их отпускаем только на одну ночь, с субботы на воскресенье.

– Как говорили раньше, каково их социальное происхождение?

– Преимущественно это дети обеспеченных и богатых родителей.

– Конечно! – опять ядовито вклинился тесть. – Откуда же неимущей семье взять бабки на воспитание своего ребенка? И по сколько вы с них дерете?

– Дедушка, я устала выслушивать ваши бестактные замечания и отвечать на них не намерена. Господин Гончаров, если с вашей стороны вопросов больше нет, то разрешите откланяться.

– Подождите. – Сам не замечая того, я заинтересовался ее проблемой уже серьезно. – Ваши так называемые мальчики – какие дисциплины, помимо мордобития и религиозных сентенций, они изучают в вашей школе?

– Мы приучаем их к физическому труду, и лично я обучаю их правилам этикета.

– Бедные дети! – горестно воскликнул тесть. – Даже страшно подумать, какие уродливые монстры из них получатся!

– Не обращайте на него внимания, – поспешил я пресечь его остроумие. – Светлана Сергеевна, принимали ли ваши детки участие в строительстве и реставрации храма?

– Да, конечно. Там они иногда отбывают наказание за непотребное поведение.

– Что они там делают непосредственно? Какую работу выполняют?

– Работа там каторжная. Провинившиеся замешивают раствор, таскают кирпичи…

– Понятно. Что следует понимать под вашей формулировкой «непотребное поведение»?

– Ну… Шалости… я не знаю…

– И какого характера эти шалости? – не унимался я.

– Я бы не хотела выносить сор из избы.

– Да чего уж там, и так все понятно, – со знанием дела вмешался полковник. – Водочка, травка, героин. Не исключаю и случаев педерастии. Впрочем, у вас ведь женщины-преподаватели тоже работают, а?

– Это уже слишком! – взвилась Лютова. – Это все ваши гнусные домыслы. Без доказательств вы просто не имеете права так говорить о нашей школе. Похотливый старик, ваши грязные инсинуации я расцениваю как злобный выпад, направленный на подрыв авторитета нашего братства. Господин Гончаров, я больше не могу находиться в этом доме. Если вы согласны на мое предложение, то вот вам моя визитка!

Сорвавшись с места, оскорбленная учительница этики пулей вылетела в коридор, и по дикому воплю попавшего ей под ноги кота и пушечному выстрелу входной двери я понял, что она сильно на нас обиделась.

– Алексей Николаевич, а вы были не правы, – грустно заметил я. – Вежливости вам бы подзанять.

– Да и хрен с ней, потаскуха она монастырская, – шлепнул себя по ляжкам полковник. – А как взвинтилась-то! Видно, я попал не в бровь, а в глаз!

– Может быть, и так. А только когда вы вернете мне тысячу рублей?

– Какую тысячу? – насторожился и сразу стал серьезным тесть. – Ты в своем уме?

– Ту самую тысячу, которую я, видать, не получу от оскорбленной вами дамы.

– Вы что тут с ней делали?! – просовывая испуганный нос, спросила Милка. – Ужас, она вылетела как пробка из бутылки, отшвырнула меня, покалечила кота и чуть не сломала нам дверь! Я уж подумала, вы ее тут изнасиловали.

– Ты правильно подумала, твой папаша ее затрахал в переносном смысле этого слова, так как в прямом он уже ничего не может. Он битый час измывался над ней, как последний маньяк и садист. Он убил и изнасиловал ее нравственно.

– А ты и нравственно не можешь, – огрызнулся Ефимов. – Дочка, пожалуйста, возьми у меня в шкатулке последнюю тысячу и отдай ее этому хмырю.

– А из моего тайника достань остатки коньяка и отдай этому злобному сквернослову. У него явный и ярко выраженный похмельный психоз. Может быть, коньяк пойдет на пользу и он хоть немного образумится.

– С вами все ясно. Разбирайтесь со своими трудностями сами. Живите как можете, щи в печи, голова на плечи, а меня не ждите до полуночи. Я ушла к подруге.

– Нечего шляться так поздно! – крикнул ей в догонку тесть. – Что за моду взяла? В полночь домой являться! Совсем распустилась!

– Воспитание! Вся в папашу своего, ни дна ему ни покрышки! – добавил я.

– Помолчи, пойдем на кухню, жрать охота. Так что ты там про коньяк говорил? – раскладывая по тарелкам харч, ненароком напомнил он.

Долго не сопротивляясь, я достал из заначки почитаемый им напиток и, не давая ему перекреститься, перешел к делу:

– Алексей Николаевич, если признаться, у меня эта история с окладами уже неделю из головы не идет. С того самого вечера, когда мы повязали тех ублюдков и они раскололись, я только и думаю о том, кто же оприходовал церковную сокровищницу.

– Глотни как следует, наплюй и позабудь, а то не ровен час – рехнешься, – сочувственно посоветовал полковник и на личном примере показал, как это делается. – А ведь я и сам частенько над этим мозгую, – любовно подцепив сопливый гриб, признался он. – Хотя, казалось бы, на хрен мне это надо. Странная история.

– Странная история, – согласился я, – со странными переплетениями бандитских дорожек. Чтобы распутать клубок, нужно найти кончик нити и за него потянуть. А у нас не получилось. Нашли мы этот кончик, и даже не один, а целых три! Честно тянули за каждый, накрыли две банды и Голубева в придачу, а клубок тот все не кончается, словно змеиный он.

– Пофилософствуй, пофилософствуй, потяни себя за кончик! – гоготнул тесть и опростал вторую рюмку. – Ты поразмышляй еще немного, и тебе вообще ничего не достанется, – кивнул он на бутылку.

– Попробую. Начнем с того, что четко обозначим круг знакомых нам лиц, кто к этому богатству тянулся и тянется по сей день. Во-первых, это банда Наталии Федько, которую, дай бог, мы не увидим еще долго. О том, что они к нему тянулись, я знаю не по рассказам, а прочувствовал собственной шкурой. Но вопрос с ними остается открытым. Мы не можем с гарантией утверждать, что добиться своего преступного замысла им не удалось. Вполне возможно, что на завершающей стадии операции, не доверяя своим кретинам, Наталья действовала одна. Но девушка, как говорят зеки, во время следствия и суда пошла в полный отказ. Это один из вариантов, который, к сожалению, ничуть не проливает свет на темную комнату с черными кошками.