Рыцарь на золотом коне - Диана Уинн Джонс

Полли отпрянула.

– Ну и ну! Воров они, значит, совсем не боятся! – сказала она. – Ладно, ставни, наверное, заперты изнутри.

Чтобы проверить свою догадку, она распахнула двери пошире и пихнула высокий деревянный щит, стоявший за ними.

Щит подался под ее рукой и отодвинулся внутрь примерно на фут. Полли застыла как вкопанная. Она была уверена, что этот дом мертвый. Из сада не доносилось ни звука, кроме скупого щебета птиц. Обернувшись, Полли, к своему огорчению, увидела длинную цепочку следов, зеленых на белом инее, которые вели к ступеням – точь-в-точь указатель со стрелкой.

– Все равно узнают, что я тут побывала, – вздохнула Полли и боком скользнула в дом, обогнув деревянный щит.

Двери она оставила нараспашку. Ей не хотелось оказаться запертой в доме.

Полли очутилась в комнате, где читали завещание. Она узнала ее по острому запаху шерстяного ковра. Когда глаза у нее привыкли к сумрачным полоскам света от дверей, она разглядела удобные стулья, в точности такие, как она помнила, только теперь они стояли не рядами. Они были расставлены так, что комната превратилась в изысканную гостиную. Дверь в соседний зал была открыта. Полли на цыпочках прокралась туда. Красться, конечно, было глупо, но идти обычным шагом Полли не могла, хотя и не сомневалась, что дом пуст – и по запаху, и по ощущениям. Было даже тепло. Вот откуда взялся резкий нежилой запах от ковра. Очевидно, богатств, которыми оплачивали уход за садом, с лихвой хватало и на то, чтобы всю зиму держать отопление включенным.

Сумрак в зале был ярче. Свет жил и играл на блестящем полу, на белой краске лестничных зигзагов, обвивавших стену. Кувшины из сказки про Али-Бабу были на месте, и узоры на них тихонько испускали свои пузырьки света. Полли обошла эти кувшины стороной – она, конечно, понимала, что они пусты, но все равно в них вполне мог кто-нибудь спрятаться – и на цыпочках прокралась в столовую. Однако там было совсем темно, и, кроме того, на самом деле Полли хотелось разведать комнаты наверху, на зигзагообразной лестнице. Туда она и поспешила – вверх по лестницам, легко протопотав по ступенькам.

Комната на первой площадке была как черный провал. Оттуда веяло пустотой. Полли сразу поняла, что все картины унесли. Она затопала дальше, через следующий зигзаг на следующую площадку, тихонько открыла дверь и просунула голову внутрь. Наверное, кабинет. Книги, кожаные кресла, аккуратный письменный стол – все парило в полумраке. Правда, там была и кровать. А когда Полли привыкла к темноте, то разглядела плакаты на стенах. «Пинк флойд», «Роллинг стоунз», Дэвид Боуи и какой-то игольчатый потусторонний пейзаж под названием «Майкл Муркок». Комната мальчишки. Скорее всего, здесь живет Себ, сообразила Полли и поскорей закрыла дверь, понимая, что шпионит.

Чувствуя себя виноватой, она двинулась дальше, через следующий зигзаг к следующей двери. Обнаружив, что дверь приоткрыта, Полли скользнула в короткий коридорчик, с одного боку которого синевато светилась ванная, и очутилась в царстве шелков и ароматов. Там на белом пушистом ковре стояла кровать с самым настоящим балдахином. Балдахин, оборки поверху и стеганое покрывало неярко отблескивали темно-розовым, словно атласные. Полли стянула перчатку и потрогала ткань – да, и правда атлас. Она снова натянула перчатку: в комнате было холодно. А может, дело в том, что Полли почувствовала себя воришкой. Это была спальня Лаурели. Темная и просторная, с узором из розовых бутончиков по стенам и с обитыми шелком стульями. Одну стену целиком занимал платяной шкаф со створками гармошкой. На второй было красиво – так, что получался продуманный узор, – развешено множество маленьких картин, наверное очень ценных. У окна Полли ожидала увидеть роскошный туалетный столик, но вместо него стоял диковинный деревянный комод, весь резной и выгнутый, с набором серебряных щеток для волос и перламутровых гребешков. Со стены над комодом на Полли глядело матово светящееся овальное зеркало.

Полли остановилась перед комодом и посмотрела на себя в зеркало, обрамленное птицами, зверями и листьями из тусклого серебра. Полоски света, пробивавшегося сквозь щели в ставнях, делали зеркало темным и глубоким. Волосы Полли сияли в нем белизной, а лицо было удивленное и смущенное – совсем не похожее на лицо человека, влезшего без спросу в чужой дом. За левым плечом у девочки ясно проступала одна из фотографий среди красиво развешенных маленьких портретов на дальней стене. Полли сразу вспомнила историю с зеркалом старост и завучем, прыснула – и лицо в зеркале усмехнулось.

Она обернулась посмотреть, чей это портрет, и с изумлением обнаружила, что стена очень далеко и нельзя просто протянуть руку и взять овальную фотографию. С того места, где стояла Полли, портреты на стене сливались в узор из пятен. Ей пришлось пойти туда и поискать фотографию, практически водя носом по стене, и в конце концов нужная нашлась ближе к середине узора. И все равно было плохо видно. Полли сняла ее с крючка, поднесла к полоскам света из окна и только тогда разглядела. Это была немного старомодная фотография озорно усмехающегося светловолосого подростка. Кто это, Полли не знала, но мальчик был точно старше Себа и к тому же блондин. Нет, Полли его точно не знала. И все же в этой фотографии было что-то знакомое, как будто зеркальное гадание получилось и Полли еще повстречает этого мальчика.

Она держала фотографию обеими руками в перчатках, и в душе ее суеверие боролось с совестью. Девочка была уверена, что ей в руки попала вещь, очень важная для нее самой, для ее собственной жизни, и у нее возникло страшное искушение взять фотографию. С другой стороны, если она ее возьмет, это будет воровство. А совесть на этом не остановилась и сообщила Полли, что одну картину из этого дома – нет, целых шесть! – она уже украла. Да, Полли сжульничала с картинами во время похорон и придумала тогда весьма удобное оправдание, мол, с Лаурелью можно проделывать такие фокусы, ведь она этого заслуживает, – а в результате мистер Линн забрал шесть картин, которые должны были остаться у Лаурели. Поскольку стоимости одной из них хватило, чтобы купить коня, а потом машину, значит это был уже не фокус, а самый настоящий подлог. Украсть еще и эту фотографию – значит оказаться перед Лаурелью в неоплатном долгу, а это еще хуже.

Нет. Полли с сожалением двинулась через комнату, чтобы повесить фотографию на место.

Дойдя до середины, она услышала внизу, в зале, чьи-то голоса. Какое-то мгновение Полли была уверена, что уже умерла, но потом пришла в себя и стала в двадцать раз живее прежнего. Сердце выбило короткую дробь – будто повалилась цепочка доминошек, – и, пока оно колотилось, Полли широкими бесшумными шагами преодолела расстояние до двери и выглянула между белых столбиков перил. На ходу она сообразила: один из голосов принадлежит мистеру Линну. Голос доносился гулко и очень отчетливо.

– Как тебе угодно, – услышала Полли слова мистера Линна. – Хотя я, честное слово, не понимаю, при чем здесь ты.

Облегчение, охватившее Полли, когда она его узнала, разом испарилось, стоило ей услышать низкий грудной голос, прозвучавший в ответ. Голос мистера Лероя.