Уведу родного мужа - Мария Ветрова

Фрэд, когда я шепотом поделилась с ним своими соображениями, как-то странно посмотрел на меня и ничего не ответил, тем более что в этот момент мы как раз дошли до нужного кабинета.

Веселый доктор, внимательно оглядев внутренности моего горла и заявив, что жить я буду, внезапно растерял всю свою приветливость и в следующие двадцать минут в полной мере продемонстрировал мне теневые стороны своей натуры! Я не стану описывать со всеми ужасающими подробностями различные приборы, которыми он сумел слазить в мое горло, а также все гадкие смазочные материалы, которыми обрабатывал мои голосовые связки, словно это была не часть живого человека, да еще меня, а какие-нибудь шестеренки закапризничавшего механизма. Скажу только, что яично-лимонная смесь, которой меня накануне потчевал Фрэд, по сравнению со смесями усатого очкарика оказалась настоящей пищей богов!.. Так что, обнаружив в какой-то момент, что сопротивляюсь и ругаюсь с доктором я вполне даже громогласно (честное слово, не заметила, когда снова начала говорить), я даже не обрадовалась как следует. В отличие от Фрэда, помогавшего по просьбе садиста-доктора в процессе экзекуции удерживать меня на месте…

Стоит ли говорить, что телохранителю от моих словесных изысков тоже досталось?

Внимательно выслушав все, что я о нем думаю, Фрэд покачал головой.

— Надо же, а ты на первый взгляд производишь вполне приличное впечатление, — сказал он спокойно. — Я полагал, ты девушка из интеллигентной семьи, с душой, которой свойственная хотя бы элементарная благодарность…

К моменту этого разговора мы с телохранителем находились, разумеется, уже не в кабинете доктора, а в кафешке напротив самой серьезной в нашем городе организации. И поскольку все это было сказано Фрэдом совсем не сердито, а даже с каким-то грустным сожалением, я немедленно растеряла запал и тут же устыдилась.

— Прости… — пробормотала я. — Спасибо, конечно, просто очень больно было и противно…

О том, что обильные слезы, которыми я против воли истекала во время экзекуции, смыли всю мою тщательно продуманную косметику, я умолчала, хотя именно эта деталь и была основной причиной моей злости. Женщины меня поймут: ни одной из нас не покажется заманчивой идея постоянно находиться под пристальным мужским взглядом в том самом виде, который позволяешь лишь наедине с собой, да и то по утрам, в крепко запертой изнутри ванной… Так ведь можно вообще растерять всякую уверенность в себе, а вместе с ней и любые надежды на лучшее, не одинокое будущее!

Наверное, Фрэд все это понял, потому что тут же улыбнулся, положил свою руку на мои дрожащие пальцы и заявил, что я чудесно выгляжу и принадлежу к той редкой категории женщин, которую красят слезы.

— Не понимаю, зачем ты вообще красишься! Так ты выглядишь куда милее и даже моложе!

Последняя фраза заставила меня снова скиснуть: неужели мне уже требуется выглядеть моложе своих лет?! Но ответить я не успела, потому что Фрэд снова заговорил и то, что он сказал, заставило меня на некоторое время буквально окаменеть на месте — за столиком, где мы с ним пристроились в этом полупустом из-за утреннего часа кафе…

— Знаешь, Лизочка, — произнес он, отводя глаза в сторону, — ты такая милая, доверчивая, в чем-то даже наивная девочка… Словом, я решил, что нам надо поговорить… То есть мне с тобой, тем более что рано или поздно ты все равно узнаешь, что твои догадки на самом деле верны: я действительно не тренер… То есть тренер, но не только тренер… Тьфу ты, черт! Совсем, кажется, запутался…

Но поскольку я молчала, все еще ничего не понимая и от этого приоткрыв рот, Федор Степанович вынужден был путаться дальше. Между прочим, довольно успешно.

— Короче-мороче, — брякнул он, — я действительно не местный и приехал из Москвы специально по этому делу… Ну, чего ты молчишь?! — Он внезапно покраснел, как помидор, и разозлился. — Мне что, на все кафе объявлять название организации, которая меня сюда командировала?! Может, еще на эстраду влезть?!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я заговорила. Но это были, несомненно, самые горькие минуты в моей жизни. Никто не придет в восторг от мысли, какой набитой дурой оказалась на самом деле, хотя была о себе гораздо лучшего мнения…

— Не надо на эстраду, — сказала я, одновременно поднимаясь со ставшего враз неудобным стула. — Я все же не до такой степени идиотка… Ты — презренный лгун и фээсбэшник, влезший мне в душу, вот ты кто!..

— Лиза, стой…

Но я его уже не только не слушала — я его видеть не могла! А когда я впадаю в такое состояние, меня хрен догонишь, даже если ты и впрямь по совместительству тренер по восточным единоборствам!.. Думаю, что этот лживый негодяй потерял меня в толпе гораздо раньше, чем я достигла своего родного подъезда, затем двери и, пулей влетев в квартиру, дала наконец волю истинным чувствам, с рыданиями упав на обширную Танькину грудь. То, что Танька в этот момент и сама рыдает, сидя на полу в гостиной, я как-то не заметила, просто не обратила внимания: уж очень велика была потребность немедленно, тут же и сейчас, не просто выплакаться, но и поделиться своим горем вслух… Ведь только сейчас я поняла, до какой степени, оказывается, в считанные дни привязалась и, может быть, даже влюбилась в этого паршивца!.. Ну как минимум привыкла смотреть на него как на неотъемлемую часть своей жизни… А этот гнусный обманщик, оказывается, всего-то навсего выполнял очередное служебное задание!.. Будь он проклят, этот обрезок трубы, за который я запнулась в универсаме и таким образом попала в лживые объятия негодяя Фрэда!..

И только выложив все это Татьяне сквозь многочисленные всхлипывания и подвывания, я разглядела, что моя подруга и сама успела в очередной раз посинеть от слез. Первую мысль — о том, что это из сочувствия ко мне, в очередной раз обманутой мужиком, — я отмела сразу. Хватит быть наивной дурочкой! Нужны мои беды и проблемы кому-то, как же!.. И уж на этот раз я точно оказалась права. Дождавшись паузы в моих излияниях, Танька громко и горестно икнула:

— Лизочка, он от меня отрекся!..

Сказать, что я ничего не поняла и от этого удивилась, было мало. Кто от нее отрекся? Неужели Вилька, который наконец-то нашелся, да еще сумел доказать свою полную непричастность к многочисленным трупам и к наркоте?! Увы, мое очередное заблуждение развеялось в прах, не успев даже оформиться во что-то внятное.

— Отец… — всхлипнула эта глупая корова, — отец позвонил и сказал, что отрекается от меня, что сделает это пуб… публично…

Я посмотрела на зареванную, с поросячьими глазками Татьяну как на сумасшедшую. И поскольку сама была в горе и печали, то и брякнула то, что думала.

— Ну ты и дурища! — сказала я. — Да если бы от меня отрекся такой папашка, как у тебя, я бы в честь этого праздничный стол накрыла… Тоже мне король Лир!.. Радоваться надо, а ты воешь…

— Совсем спятила, да?! — тут же взвизгнула Танька. — А на что я теперь, по-твоему, жить буду?! Да он же и машину отнимет, и квартиру, на радость этой своей девке!..

Да-а-а, об этом-то я как раз и не подумала, тут Татьяна, пожалуй, действительно права. Поскольку до сих пор, если вдуматься, все ее блага, включая, как выяснилось, замужество за моим Вилькой, явно происходили от прокурора. Кроме того, постигло меня ужасное озарение, если ее папашка отнимет не только машину, но и квартиру, вместе с Танькой пострадаю я: вряд ли моя подружка поселится у своей занудливой маменьки! Они с ней и в добрые-то времена не уживались и цапались при каждом удобном случае, едва завидев друг друга! А это значит, что Ларка в очередной раз была права: Танька действительно пришла ко мне, чтобы поселиться навеки — как Васисуалий Лоханкин у белогрудой Варвары и ее нового мужа… Вот ужас-то! Неужели наступил конец и этому этапу моей спокойной жизни? Воистину, что имеем — не храним, потерявши — плачем: только сейчас я поняла и даже почувствовала, как хорошо, оказывается, жили мы вдвоем с моей собачкой до всей этой истории!..