Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

взошел неплохо. Гектаров десять только перепахать пришлось. Еще двадцать не перепахивали, просто с учета сняли. Из новых ста гектаров тридцать взяли на учет. Семьдесят осталось.

Аманлы без конца приставал к Машату с этими семьюдесятью гектарами. Тот все отмахивался. Успеется, до уборки вагон времени. Ты знай поливай да культивируй! А один раз сказал, вроде как между прочим, с учетом, мол, надо поаккуратней, все расходы только за счет плановых площадей.

Аманлы струхнул, а вдруг комиссия из района. Машат осмеял его: степь перемерить — кому это в голову взбредет? "А если кто из наших докажет?" — "Брось! — Машат презрительно махнул рукой. — До чего ж ты труслив, заячья душа! Ну сам-то сообрази, на кой черт людям на тебя доносить, если им от этого одна сплошная выгода. Да и кто замерять будет? Трактористы твои? Поливальщики? Они ж понятия ни о чем не имеют, только мы с тобой в курсе. А насчет председателя пускай у тебя голова не болит. Это я беру на себя".

В общем, успокоил. Машат правду сказал, председатель ему доверял, целинные земли целиком были на его ответственности. Еще бы Назару сюда катать, в селе только успевай поворачиваться! Заглянет на часок раз в месяц… А потом большой урожай — это ведь и председателю честь, и колхозу.

Семьдесят гектаров дали себя знать — средняя урожайность на гектар подскочила. Аманлы торжествовал, все хвалили его, поздравляли с успехом. Но когда, сообщив о показателях, председатель крепко пожимал ему руку, он вдруг поймал на себе косой взгляд Машата. "Ладно, мол, принимай поздравления, раз так вышло, одно только не забывай: ты тут ни при чем, ты пешка. Что хочу, то и сотворю. Захочу, возвышу, захочу, в грязь втопчу!" Так понял Аманлы хитренькую его ухмылочку, и сразу настроение ни к черту. Ясно стало ему, что он игрушка в руках Машата и обречен делать все, что тот ему прикажет.

И все-таки, когда Машат велел Аманлы писать заявление об освобождении, тот взбунтовался. Он ждал всего, но не этого. Своими руками написать, что отказывается от денег, от почета, от нежданно-негаданно привалившего счастья?! Да он только-только жить начал. Дом построил, машину надумал купить. Назар помог бы ему, лучшему своему бригадиру; у них, у нынешних председателей, большая сила в руках.

Сначала Аманлы рассмеялся, не поверил. Но Машат не шутил. Маленькие его глазки исподлобья буравили Аманлы. Он не кричал, не грозил, он стал убеждать его. Ну в самом деле, урожай скоро пойдет на снижение. Лишнее сеять больше нельзя — с огнем играем, хорошо хоть это с рук сошло. А как урожай упадет, так за Аманлы и возьмутся — землю из строя выводит. Самое время уходить, пускай потом другого чихвостят. Аманлы какие урожаи получал, а ты нерадивый, не можешь.

Ну как же так вдруг уйти? Без всякого повода? — Аманлы еще надеялся уговорить своего повелителя.

— Скажешь, жена ропщет. Трудно, мол, одной управляться.

— Не поверят…

— Кому надо, поверят. А с председателем я это дело сам обговорю.

Выходит, с самого начала был он слепым орудием в руках Машата. Как собака. Понадобилась — привез. Отслужила — выгнал за ворота. Но тогда он не знал, для чего Машату это нужно. Оказывается, для сыночка своего старался. А он, дуралей, еще пытался Гурта во вранье уличить. Гурт всех насквозь видит: и его, и Машата, и Энекейик. Так… Стало быть, Машат отобрал у него должность, чтоб передать ее сыну. Потому-то и распахивают сейчас двести гектаров. Засеют их, а знать будут только отец с сыном, все шито-крыто. Аманлы, конечно, будет знать, но этого Машат даже и в расчет не берет, потому что не человек для него Аманлы — игрушка, кукла.

Аманлы лёг ничком, уронил голову на подушку. Вошла жена.

— Когда это я говорила, что мне тяжело? Когда я у тебя помощи просила? А? Говори! — Слова ее камнями били Аманлы по голове. — Говори, когда я жаловалась! Когда требовала, чтоб с работы ушел?

— Отстань, ради бога, и без тебя тошно…

— Не отстану, и не надейся! Ты зачем меня перед людьми позоришь? Хорошо, Гурт-ага не поверил, а другие?.. Помогать мне надумал! Такой поможет!.. Ты же дома палец о палец не ударишь! Хоть слово я тебе когда сказала? Ты два года каждый день в город мотался, много я от тебя помощи видела? Каждую копеечку по счету выдавал, попрекнула я тебя хоть раз? Или, может, ужин не был готов — некогда, мол, варить? Отвечай, чего воды в рот набрал?

— Я тебя слушаю.

— Меня слушаешь? Ну тогда еще слушай! Молчала, молчала, теперь выскажу! Помогать мне надумал! Да я для тебя ничто! Ни я, ни дети тебе не нужны. Тебе одно давай — деньги! Деньги, деньги, деньги!..

— А дом? — закричал Аманлы. — Дом для кого я строил?!

— Не нужен мне этот дом! Мне счастье нужно, семья. Разве ты муж мне? Таишься, деньги куда-то прячешь, не поговоришь никогда толком, не посоветуешься… Из бригадиров ушел и то ничего не объяснил, будто я дура безмозглая. Ладно, стерплю, добрые люди все равно расскажут!..

— Ушел, потому что мотаться надоело. Жить хочу по-человечески.

— А чего ж на меня сваливаешь? Врешь, Аманлы! Ты никогда не говорил, что устал, что уйти думаешь. Не верю я тебе ни на грош! И никто не верит. Потому и наведался Гурт-ага. Ну, скажи честно, почему ушел из бригадиров? Молчишь? Ну и молчи! Нужен ты мне со своими тайнами!

Она вышла, громко хлопнув дверью.

— Постой, Эне!

Ушла. А ведь он уже решил рассказать ей. Может, посоветует что, посочувствует… Посочувствует такая, держи карман шире, вон она как дверь швыряет!.. Что ж делать-то, а? Гурт узнал, значит, и другие знать будут. Сколько веревочке ни виться, а кончику быть. А вдруг Гурт ходит сейчас по деревне и про него болтает?!

Аманлы как током ударило. Он даже вспотел весь. Ну что ж делать-то, а? Надо кому-то признаться, рассказать, иначе не выдержит он, жила лопнет!.. А может, и поправить дело не поздно? Люди-то еще не знают. Надо рассказать, объяснить все как было. Вот только кому? Кому?

Аманлы скрипнул зубами и ничком упал на подушку.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Снег шел уже давно. Аманлы шагал по улице, оставляя на чистом белом снегу глубокие темные следы. Северный ветер утих, небо было белесоватое, светлое, воздух душистый и мягкий. И тишина. Такая тишина, что, казалось, слышно, как падают на землю снежинки. И всё кругом