Мятеж воина - Александр Ранецкий

Но мы были кастой отверженных. Слово "теллариец" в устах большого числа имперских чинов звучало лишь немногим уважительней слова "раан".

И все равно мы были нужны им.

Я вырос в Зеленых Холмах. Испокон века тамошним уроженцам приписывали скупость в чувствах и непреклонную гордость вместе со слепящей яростной ненавистью ко всякому внешнему врагу. Но моя мать, погибшая на боевом задании вместе с отцом, была уроженкой Восточного материка Теллары – и я унаследовал от нее умение, сильно затрудняющее жизнь: умение сквозь внешнюю оболочку заглядывать в самую суть вещей.

Отчего Империя позволила раанам так далеко продвинуться в глубь соседних территорий, прежде чем прислушалась наконец к воплям уничтожаемых и вступила в войну с Владычеством? Не потому ли, что надеялась прибрать к рукам ослабленных соседей – и стала сражаться, лишь когда поняла, что не удастся в стороне дождаться победы одного из соперников?

В бытность свою курсантом я не задавался такими вопросами – я еще не знал об Империи того, что знаю теперь. Но я никогда не прекращал размышлять о том, что видел. И бесчисленные "почему?" теснились в моей голове, хотя все армейское окружение, вся казарменная жизнь устроена таким образом, чтобы превратить новобранца в машину для слепого исполнения приказов, тем самым раз навсегда отучить его думать.

И все-таки я не прекратил этого вредного занятия Ни на учебных полигонах Теллары, ни в отсеках для новичков на борту имперского транспортника, где нам принялись преподавать "военную науку" сразу после старта с орбиты. Меня били, больно и жестоко. Результатом было только то, что я выучился обороняться словом и делом. Здесь я проходил науку выживать.

Умение думать не прошло мне даром. Тесты по прибытии дали такие результаты, что имперцы – редчайший случай! – дали возможность новобранцу с отверженной Теллары отправиться в военную академию. Я должен был по гроб жизни быть благодарен им, молча выполнять все, что мне говорят, молча впитывать знания в надежде однажды – когда-нибудь! – добиться поста высшего офицера.

А я решил, что имперские военные архивы и библиотеки созданы только для того, чтобы курсант-новобранец с отверженной Теллары изучил их и нашел не замеченный дотоле генералами и адмиралами наилучший способ победить врага. Я нарушал запреты, я лез туда, куда не просили. Я задавал вопросы, которые даже связно формулировать про себя считалось крамольно. Отчего мы бьем раан, ничего о них не зная? Чтобы успешно отразить врага, не нужно ли сначала его понять? Где можно добыть сведения о цивилизации, культуре, жизненной философии раан?

В дни, когда Империя терпела от Владычества поражение за поражением, когда за рептилиями не желали признать даже капли разума, – как бы абсурдно это ни было, подобные вопросы не могли остаться безнаказанными.

Меня показательно взяли на проникновении в надежно запертый архив, предъявили обвинение… Но я все же нашел в этом архиве нечто такое, что не позволило дальше продолжать дело против меня. Вмешались несколько старших офицеров… Я был просто выброшен из академии в чине младшего мичмана все-таки я недаром проучился целый год – и отправлен на передовую, туда, где, как мне сказали, "мое желание изучать раан будет полностью удовлетворено". Я отличился – раз, и два, и три; меня не хотели продвигать наверх, но сделать ничего не могли, посему дали мичмана, затем секунд-лейтенанта и запихали в такой медвежий угол, какой только смогли отыскать. Разрушенная база Кризи должна была гарантировать, что о неудобном телларийце больше никто никогда не услышит.

Но судьба именно на меня направила челнок перебежчика Ки-Маар…

На Телларе когда-то верили в богов, потом перестали, хотя постоянно клялись их забытыми именами. Но я помню маску насмешницы-Доли, которая властвовала даже над волей богов, постоянно путая самые продуманные планы, превращая победы в поражения, поражения – в победы и швыряя людей по своей прихоти вопреки их намерениям и целям.

Порой я думаю, что широкая ухмылка этой маски – истинный герб каждого живущего.

Особенно мой.

И лишь на один вопрос я так и не знаю ответа: почему меня не убили тихо и тайно, когда я совершил на Тьерс свой "бессмертный подвиг"?

Они, правда, уже уверились, что я умею терпеть и молчать. И все же как неразумно было оставлять меня в живых… Пожалуй, еще неразумнее, чем делать телларийца Героем Империи.

С другой стороны, они еще никогда ничего не сделали напрасно.

"…девушки будут вешать ваш стереопортрет у себя над кроватями. Союзники и провинции станут посылать в армию Двенадцати Созвездий вдвое больше своих сыновей, что те прославят свою малую родину, как вы – Теллару".

Координатор имперской пропаганды была права. Теллара… Да, я прославил ее. Если бы я знал как – я взорвал бы свой катер-матку в тот самый миг, когда впервые увидел челнок Дона Аньо. Но не исключено, что тогда Империя и Галактика пали бы под добивающими ударами раан…

Доля-Судьба, даже когда ты даешь людям выбор, ты не оставляешь его им.

… Я оказался на Телларе через четыре галагода после Тьерс. Зачем я вообще туда отправился? Деда уже давно не было в живых – он умер в тот самый день, когда узнал о Золотой цепи, обвившей мое плечо. Чего я искал? Неужели подтверждения, что, несмотря на годы и расстояния, я по-прежнему остался телларийцем? Остался самим собой…

Боги! Мне было всего восемь, когда я узнал, что моих родителей больше нет. Мать была координатором полевых операций, отец должен был обеспечивать ее безопасность… она довела дело до конца и вывела тех, кто был ей поручен, из-под огня в зону кораблей, но саму ее вместе с отцом накрыло точно наведенной ракетой. Дед забрал меня к себе. Я и раньше бывал у него на Зеленых Холмах, но не часто ,родители старались проводить со мной все свободное время, а на время своих боевых заданий оставляли в школе – военной школе, разумеется – для детей военных… там был интернат для таких, как я. В восемь лет я уже был маленькой машиной для войны. Следующие восемь я провел в доме деда – и именно там развил свой дар читать между строками книг, видеть то, что стоит за словами приказов, научился ненавидеть необходимость воевать – и осознал необходимость быть отличным бойцом именно потому, что, чем лучше сражаешься, тем короче бой.

Я любил Зеленые Холмы с их простором и привольем, с терпким запахом можжевельника, непостоянством погоды, ветром с полюса и обжигающим солнцем; с их охотой, тяжким крестьянским трудом, с ночными бдениями за компьютерами в погоне за ускользающей истиной; любил соседний старинный город с глухими переулками, все еще вымощенными булыжником, любил девушек и женщин, всегда веселых, с длинными светлыми волосами, с запахом свежего хрусткого сена и яблок вместо духов; я любил игру пламени вечернего костра и возможность размышлять, глядя в его затухающие красноглазые угли, – размышлять о себе, о мироздании, о жизни в короткие мгновения отдыха, перерыва между действием… Я любил свою планету. Пусть это прозвучит громко; пусть надо мной смеются – ведь я, как никто, сознавал и ущербность своего мира, и пустую напыщенность его ура-патриотизма, и его слабость перед лицом Империи, раан и самим собой. Но я упрямо повторю: я любил свою Теллару. Просто за то, что она есть. За то, что я вырос на ней. За то… Да, это нерационально, это нелепые эмоции, рефлекторная игра подсознания, но я любил эту землю за то, что она видела меня молодым, что на ней прошли годы моего детства и желторотой, вспыльчивой, не умудренной опытом юности, – за то, что здесь не убийственный космос, где я научился жить умом, а не сердцем и где из Эвинда сделали плакатного героя.