Приятный кошмар - Трейси Вульф

class="p1">И этого достаточно, чтобы во мне что-то оборвалось. Я не знаю, из-за чего именно – из-за того, что он так беспардонно отсылает меня прочь, из-за того, что, по его мнению, он может командовать мной, или из-за того, что он снова уходит от меня. Но что бы это ни было, что-то просто ломается внутри меня, и я рычу:

– Не можешь же ты действительно думать, что все будет именно так, не так ли, Бунгало Билл?

Он на секунду останавливается при этой моей ссылке на классическую песню «Битлз» – и напоминании о постоянно меняющихся прозвищах, которые мы давали другу, когда были детьми. Он обращался ко мне, используя названия разных цитрусовых фруктов, как популярных, так и малоизвестных, вместо того, чтобы звать меня Клементиной. И поскольку он носит то же имя, что и одна из самых знаменитых песен «Битлз», я вместо этого имени называла его именами из всех остальных их песен.

Я знаю, что он это помнит – сегодня он уже однажды оговорился и назвал меня Кумкват, – и мне кажется, что, возможно, сейчас самое время. Возможно, именно здесь, под проливным дождем, мы наконец сможем выяснить отношения.

Но затем он снова идет прочь, и это приводит меня в ярость. Я иду за ним и, схватив его за руку выше локтя, пытаюсь развернуть его ко мне лицом. Когда из этого ничего не выходит, я обгоняю его и преграждаю ему путь.

Он смотрит на меня глазами, которые сделались совершенно пустыми.

– Что ты делаешь?

– А что делаешь ты? – отвечаю я, вытирая лицо в тщетной попытке стереть с него воду. – Ты не разговаривал со мной три года – три года, Джуд, – и вот сегодня ты наконец прерываешь это молчание и…

– У меня не было выбора. Мы с тобой состояли в одной группе.

Я ожидала этих слов – черт побери, я отлично знаю, что это правда, что так оно и было, – но они все равно причиняют мне боль. Вся боль и весь гнев, которые я испытала только что, сливаются с болью и гневом, которые копились во мне с девятого класса, и я бросаю ему в лицо целую россыпь моих собственных слов. Слов, которые в любое другое время, в любом другом месте никогда не слетели бы с моих уст.

– И это все, что ты можешь мне сказать? – вопрошаю я. – После того, как ты полностью прекратил общение со мной, после того, как ты не ответил ни на одно сообщение, которое я тебе отправляла, после того, как ты притворялся, будто исчезновения Каролины из наших жизней просто не было – после всего этого «мы с тобой состояли в одной группе» — это самое лучшее, что ты можешь мне сказать?

На его челюсти ходят желваки, его чересчур полные губы плотно сжимаются, и он, не мигая, смотрит на меня сквозь хлещущий дождь.

Текут томительные секунды, и я знаю, что он ждет, чтобы я отвела глаза, ждет, чтобы я просто сдалась. Это и есть то, что сделала бы прежняя Клементина, та, которую он знал – и бросил.

Но с тех пор я повзрослела. Мне пришлось многое пережить. И я слишком долго ждала этого момента, чтобы просто оставить эту тему – тем более что я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать, что, если я сейчас уйду, то никогда не получу ответы, которые ищу.

Поэтому вместо того, чтобы дать задний ход, вместо того, чтобы отступиться, – я не сдаюсь. Я продолжаю пристально смотреть ему в глаза, пока он наконец, наконец не отвечает:

– Это правда.

– Это жалкая отговорка, и ты это знаешь, – парирую я, и меня захлестывает гнев. – И ты отлично знаешь, что я спрашиваю тебя не о том, почему сегодня ты наконец заговорил со мной. Я спрашиваю тебя о том, почему ты три года не разговаривал со мной. Я спрашиваю тебя о том, почему ты поцеловал меня, почему ты заставил меня думать, что я тебе дорога, а затем выбросил меня из своей жизни, как будто я была мусором. И даже хуже мусора – о мусоре ты хотя бы думаешь, когда берешь его, чтобы выбросить. А я не удостоилась даже такого внимания с твоей стороны.

– Ты думаешь, мне было легко это сделать? – шепчет он и каким-то образом я слышу его слова, несмотря на шум этой бури. Но, возможно, это просто потому, что они отдаются во мне, скребут мою кожу и выскабливают меня изнутри, как тыкву, чтобы затем вырезать в ней отверстия.

– Ты действительно думаешь, что уход от тебя не был самым трудным поступком в моей жизни? – Он закрывает глаза и, когда открывает их, в их глубинах таится что-то, очень похожее на муку. – Ты же была моим лучшим другом.

– Но ты же все-таки ушел от меня, бросил меня! И теперь у тебя есть другие лучшие друзья, так что ничего страшного, все хорошо, что хорошо кончается. – Я делаю судорожный вдох, и теперь я рада этому дождю, потому что, благодаря этим потокам воды, он не может видеть слезы в моих глазах. – Но надо полагать, это нормально, потому что другие лучшие друзья есть и у меня.

Он отводит взгляд, и я несколько секунд наблюдаю, как он с усилием сглатывает, прежде чем снова смотрит на меня и говорит:

– Я понимаю, что это тяжело – жить без Каролины.

– Ты понимаешь, что это тяжело? – выкрикиваю я, сама не своя от потрясения, глядя на него округлившимися бешеными глазами. – Ты понимаешь, что это тяжело? Это и есть то, что ты можешь сказать мне сейчас?

Джуд издает раздраженный рев, от которого в любое другое время по моей спине забегали бы мурашки. Но сейчас это просто разъяряет меня еще больше. Как и его вопрос:

– Чего ты хочешь от меня, Клементина? Чего, черт возьми, ты хочешь от меня?

– Того же, чего я хотела от тебя с девятого класса! – кричу я в ответ. – Правды. Почему тебе надо было взять и изменить все? Когда мы были друзьями, нам было хорошо – очень хорошо. Так почему тебе понадобилось поцеловать меня? Почему тебе надо было впервые в моей жизни дать мне почувствовать что-то прекрасное только для того, чтобы тут же это отнять? Я что, так плохо целовалась? Или дело в том, что ты об этом пожалел? Может, ты просто понял, что такая я тебе не нравлюсь, и вместо того, чтобы сказать мне об этом, выбрал самый легкий путь и