Приятный кошмар - Трейси Вульф

стал полностью игнорировать меня, вести себя так, будто я не существую? Так в чем же было дело, Джуд?

К тому времени, как я заканчиваю бросать ему в лицо вопросы и обвинения, я тяжело дышу. Часть меня охвачена ужасом – та часть, которая не может поверить, что я действительно высказала вслух все, что за последние три года проносилось в моем мозгу столько раз, что и не счесть. Но есть и другая часть меня, более значительная, которая чувствует себя освобожденной благодаря тому, что я наконец-то высказалась открыто.

Смущает ли это меня? Да, но разве небольшое смущение не стоит того, чтобы наконец получить ответы на мои вопросы? Вы чертовски правы, это того стоит.

Во всяком случае, до тех пор, пока Джуд не смотрит мне прямо в глаза и не говорит:

– Мы учимся в одной школе. Так что я никак не могу вести себя так, будто ты не существуешь.

Теперь уже я сама реву в раздражении, хотя у меня это больше похоже на истошный крик.

– Ты опять об этом? Опять сводишь все к обыденным деталям вместо того, чтобы дать ответ на вопрос, на который я чуть ли не умоляю тебя ответить?

– Клементина…

– Не смей называть меня Клементиной, – со злостью бросаю я. – Ты так жалок, что не можешь ответить даже на простой вопрос. А может, дело не в том, что ты жалок, а в том, что ты говнюк.

Я выложила ему про себя все, обнажила перед ним свою душу. Взбешенная и более уязвленная, чем мне хотелось бы признать, я отворачиваюсь. Черт возьми. Черт, черт. И черт бы его побрал. Он не стоит того, чтобы…

Джуд останавливает меня, мягко сжав мой локоть и снова повернув меня к себе лицом.

– Ты целовалась потрясающе! – кричит он мне в лицо. – Вкус твоих губ был как ананас. Мне хотелось обнимать тебя вечно. И я никогда в своей жизни ничего не желал так сильно, как знать, что ты принадлежишь мне. Что ты моя.

Я не свожу с него глаз, потрясенная до глубины души, и его слова повисают между нами. Даже шторм унимается ради его признания, ветер стихает, а дождь прекращается, так что мы стоим и смотрим друг на друга, и между его губами и моими нет ничего, кроме нескольких дюймов воздуха.

– Тогда почему? – шепчу я, когда мне наконец удается хоть что-то произнести. – Почему ты ушел? Почему полностью выбросил меня из своей жизни? Выбросил так жестоко?

– Потому что… – начинает отвечать он, и его голос срывается на последнем слоге.

– Потому что, – повторяю я, затаив дыхание и чувствуя, как мое сердце бешено бьется в груди, пока я жду, когда он снова обретет дар речи.

– Потому что я тебе не пара. – Он судорожно сглатывает. – Если бы мы с тобой были вместе, я бы стал твоим худшим кошмаром.

Глава 24

Создание истории поцелуев

При этих словах ветер начинает выть так, что листья деревьев над нашими голосами шелестят еще громче, а двери погреба дребезжат.

Но я этого почти не замечаю.

Я все смотрю, смотрю на Джуда, и я слишком поглощена тем, что пытаюсь осмыслить его слова, чтобы обращать внимание на такое банальное явление, как шторм – даже такой мощный и неистовый, как этот.

Он смущенно ерзает под моим взглядом.

– Клементина…

– Я не понимаю.

– Я знаю, но…

– Я. Не. Понимаю.

– Я не могу это тебе объяснить. – Он сжимает мою руку выше локтя. – Ты должна поверить мне…

– Поверить тебе! – Я смеюсь, вырвав свою руку из его хватки. Каким бы мягким ни было пожатие его пальцев, я не хочу, чтобы он касался меня сейчас, когда смятение и ярость бушуют во мне, только и ожидая повода, чтобы вырваться наружу. – Не говори со мной туманными загадками, если ты хочешь, чтобы я поверила тебе. И не выражайся так нелогично.

Я заставляю себя не повышать голос, раз уж теперь мне нет нужды перекрикивать гром. Но это нелегко, когда я так растеряна, так рассержена, так уязвлена. Я не знаю, каких слов я ожидала от него, когда он наконец дал мне ответ, но это определенно не «Я стал бы твоим худшим кошмаром».

Между тем на лице Джуда читается только разочарование. Он делает один шаг прочь от меня и опускает руку. Я вижу это по его глазам – вижу, как, сделав этот физический шаг, он одновременно делает огромный мысленный шаг назад.

Мое сердце начинает неистово бухать, полное протеста и паники, но я унимаю его. Прежняя Клементина попыталась бы сломать эту его эмоциональную стену, обрушить ее кирпич за кирпичом. Потому что испугалась бы, что потеряет его навсегда, потеряет, отдав его собственной внутренней тьме.

И она не просто попыталась бы сделать это сейчас, она уже пыталась сделать это, опять и опять, до тех пор, пока эта стена только не укрепилась, став чем-то постоянным.

Ну нет, я ни за что не стану делать этого опять, как бы сексуально он ни выглядел с этими капельками воды, стекающими по его мускулистой рельефной груди, и этими завитками татуировок на его теплой коже.

А он действительно выглядит сексуальною. Очень, очень сексуально. Но сейчас мне на это плевать. И я не позволю себе обращать на это внимание. Только не после того, как он признался, что разрушил весь мой мир, потому что, по его мнению, если мы сойдемся, у нас ничего не получится, хотя он даже не дал нашим отношениям ни единого шанса. И почему-то от этого все становится еще хуже, намного, намного хуже, чем было до сих пор.

– Что заставляет тебя думать, что у нас ничего не получится? – Я поймала кураж, и теперь меня уже не остановить. – Ты что, прочел это в журнале? Или тебе это сказала какая-то ведьма, сидящая верхом на саламандре? Или ты просто это придумал?

Полные губы Джуда плотно сжимаются, став тоньше. Это старый хорошо знакомый мне признак того, что он начинает раздражаться, но мне плевать. Я рада, что он раздражен. Если он поднимет градус этого своего чувства на два миллиона процентов, то, быть может, сравняется со мной. Потому мои собственные эмоции переросли рамки простого раздражения еще примерно пять вопросов назад и в ближайшее время к ним не вернутся.

– «Я бы стал твоим худшим кошмаром», передразниваю его я. – Немного прямолинейно для онира, тебе так не кажется? И между прочим, к тому же лишенного своих магических