Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде

Она вспомнила клинику, блестящий линолеум, чистоту, дезинфекцию. Свинарник резко отличался от мест, где содержали домашних питомцев, но все равно поразил ее своей чистотой. Все, что здесь было, — было уместно. Солома и опилки, торф, о котором он ей раньше рассказывал, содержащий железо торф, благодаря которому поросята были розовенькими. Насколько она знала, свинки, повинуясь своим инстинктам, рылись в земле и поедали ее. Здесь слой торфа был небольшим и едва скрывал бетонный пол. Стены свинарника были из огромных каменных блоков, наставленных друг на друга, наверху виднелись маленькие окошечки. Пожалуй, они были самыми грязными в этом помещении, покрытые паутиной и толком не пропускавшие свет. Свинарник освещали лампы дневного света на потолке, тоже изрядно заросшие паутиной.

— Вот, смотри, — сказал Тур.

Насколько ее поразила величина свиноматок, настолько же потрясли ее поросята. Они лежали под красным обогревателем и спали, одной блестящей плотной кучкой.

— Какие крохотные… По сравнению с мамой, — прошептала она.

Свинья лежала и отдыхала, не поднималась. Весь ее живот был ярко-красным, ряды сосков выделялись на этом фоне темными точками.

— Сири устала, — сказал он, зашел к ней в загон, сел на корточки, достал кусок хлеба из кармана и протянул свинье. Она заглотала его, похрюкивая. Они хорошо знали друг друга, были тесно связаны, этот мужчина и свинья.

— А можно мне тоже зайти?

— Лучше не надо. Но я дам тебе поросенка. Сири не будет возражать, пока я здесь.

Он вытащил из груды спящего поросенка, поднял и протянул ей. Она взяла его, как новорожденного младенца. Он был бархатно-теплым и слабо пах молоком. Крошечный розовый пятачок был совершенно чист, хвостик стоял торчком. Она поднесла поросенка к лицу, тот заморгал, проснувшись, и засопел. Глаза под светлыми веками были небесно-голубого цвета.

— Какое чудо! — прошептала она. — Он прекрасней котят и щенков, и всех на свете. Само совершенство…

— Держи крепко. Если Сири станет ворчать, они тут же реагируют. Не знаю, когда они в последний раз сосали.

— Ворчать?

— Издавать звуки, призывающие к еде. Я называю это ворчанием. Тогда все малыши в полусне разом несутся к ней. И поросенок, который у тебя в руках, может вырваться и упасть.

Но Сири не ворчала, и малыш лежал спокойно, даже снова заснул. Турюнн не хотела его отпускать, могла стоять так часами, прижимая к лицу это маленькое чудо. Крошечное ушко жгло ей щеку.

— Им нравится прижиматься к другим. Думает, наверное, что моя щека — братик или сестренка, — прошептала она, прижимаясь губами к тельцу. — Подумать только, и он превратится в мясо. Бекон или ребра на мясном прилавке.

— Для этого он и родился, — сказал Тур. — И поэтому лучшая цена весной.

— Это почему?

— Сезон гриля. Мяса готовят больше, чем в Рождество.

— Никогда не задумывалась… Как-то свинина больше ассоциируется с Рождеством. Ребрышки и ветчина. Но, ты прав, конечно. Как только можно доставать гриль… Ужас, если бы они только знали… А тебе самому не странно? Они живут тут в свинарнике всю жизнь и…

— Они не знают другой жизни. Им не с чем сравнивать. И им хорошо. У меня маленькое поголовье, как видишь. И есть время для всех. И они свободно тут ходят, договариваются и решают сами между собой. Нет им хорошо, моим свинкам.

— Пока их не забьют.

— Это делается быстро.

— А тебе не бывает грустно посылать их на бойню?

Она все еще шептала. Поросенок спал, положив голову ей на руку. Хвостик свисал, размером с кусочек спагетти.

— Да, бывает. Надо признаться. Иногда какой-нибудь хитрец выделяется, проявляет индивидуальность. К некоторым очень сильно привязываешься. Но что поделать, люди хотят мяса, но не хотят и не могут сами выращивать и убивать животных. Кто-то должен эту работу делать. Помогать им родиться и умереть.

— А когда Сири будет приносить слишком мало поросят…

— Ох. Будет невесело. Зато на некоторое время нам обеспечены сытные обеды…

Он улыбнулся и повернулся к свинье, почесал ее и тихо повторил:

— Сытные обеды, да…

Сири издала какие-то странные звуки, будто отвечая ему. А поросенок чуть не свалился на пол, начав буквально за секунду дико пинаться.

— Помоги! Возьми его!

Недавно отлученные от матерей поросята в трех отдельных загонах запрыгали при ее приближении. Они вели себя, как щенки, и она громко засмеялась. Один вытянул передние ноги вперед и задрал хвост кверху, как собака, приглашающая поиграть. Хвостики уже завивались крючком. Поросята казались проворными и легкими, а их розовый цвет в точности отвечал представлениям горожан. Этот розовый, очевидно, с возрастом менялся. Взрослые свиньи были скорее желтовато-серыми, а не розовыми.

— Какие хорошие! — сказала она. — Но, увы, слишком большие, чтобы брать их на руки.

— И здоровые.

— Можно мне подержать еще одного Сириного поросенка, когда они поедят?

Даже переодеваясь в предбаннике, она больше не думала о запахе. Она завидовала отцу, вот в чем дело. Она не думала о финансовых трудностях, хотя он много об этом говорил, о том, как цены на мясо прижимают со всех сторон, и обо всей бумажной возне ради мизерной надбавки за килограмм, если при этом выполнена куча предписаний и условий, начиная от утвержденного плана оборудования в свинарнике и заканчивая ветеринарной инспекцией.

Она завидовала, что у него есть этот свинарник, полный свиней, живых существ, которых он знал и за которыми ухаживал, был привязан к ним, видел в них выгоду.

Он не захотел опять зайти на кухню, она заметила, как он заглядывал в окно.

— Ну что, поедем назад? Или… ты как хочешь? — спросил он.

— Тебе, наверно, надо в больницу?

— Да. Посидеть там несколько часов.

— Тяжело тебе. Мотаться так туда-сюда. Да еще перед самым Рождеством.

— Да ну его! Рождество все равно наступит, хотим мы того или нет. Мы здесь особо не празднуем. И потом, она может еще прийти в себя.

— К сочельнику-то вряд ли. Думаю, ты и сам на это не надеешься. До него всего пять дней осталось.

— Посмотрим.

Он высадил ее перед отелем. Она сказала, что хочет немного пройтись по магазинам, отдохнуть.

— А завтра, между прочим, я возвращаюсь домой, — добавила она.

— Вот как?

— Я же говорила. Четверг — это завтра. Я зайду в больницу попрощаться. Утром. Когда ты заканчиваешь со свиньями. И, может быть, она… все-таки хоть немножко будет в сознании.

— Вполне возможно.

— Спасибо… что свозил меня. Тебе повезло.

— Повезло?