Первая мировая. Убийство, развязавшее войну - Грег Кинг

Конопишт, с теплотой вспоминала много лет спустя дочь Франца Фердинанда и Софии, «был домом, местом наших первых воспоминаний, коконом, в котором проходила вся наша жизнь». Замок Конопишт был настоящим семейным святилищем. Он располагался в тридцати милях к юго-востоку от Праги, на вершине лесистого холма, который разделяла быстрая река, недалеко от небольшого городка Бенешево (сейчас Бенешов). Средневековый замок стал местом встреч, знакомств, удивительного уюта и убежищем от злых венских сплетен и интриг Императорского двора.

Франц Фердинанд приобрел здание XII в. в 1887 г. за 12 миллионов крон (около 60 000 000 долларов в пересчете на 2014 г.). Средневековая постройка, высокие башни и доминирующее положение над окрестностями соответствовали увлечению эрцгерцога исторической и героической архитектурой. Он потратил целое состояние на усовершенствование и модернизацию замка. Ориентируясь на стиль Йозефа Моккера, его любимого архитектора, чье увлечение готическим Возрождением разделял Франц Фердинанд, он отремонтировал номера, установил новые системы водопровода и канализации, центральное отопление, электроснабжение, ванные комнаты, лифт. Эрцгерцог даже перенес дома соседней деревни, чтобы улучшить обзор. Но ее жители в награду получили улучшенные жилищные условия, модернизацию пивоварни и новую электростанцию, снабжавшую жителей деревни электроэнергией. Был приобретен дополнительный участок земли и построены сахарный завод, каменоломни и лесопилка, которые были организованы по принципу хозрасчетного предприятия и обеспечили округе новые рабочие места.

Жизнь в Конопиште была неприхотливой и спокойной, но хорошо подходила для будущего императора. Зимой и летом первый луч света нарождающегося дня падал на укрытый тенью задумчивый замок, постепенно являя его белые стены, круглую въездную башню и красные черепичные крыши. Когда эрцгерцог только купил это поместье, старый замковый ров был засыпан землей и являлся домом семьи бурых медведей. Их выходки не представляли больших проблем посетителям, но запах в конце концов стал невыносимым, и эрцгерцог передал животных в зоопарк Шёнбрунн (Schönbrunn) в Вене.

С рассветом в Конопиште закипала жизнь. Замок наполняла целая маленькая армия слуг и рабочих: стюарды, лакеи, горничные, повара, пекари, врачи, священнослужители, няни, воспитатели, горничные, садовники, лесники, плотники, часовые, кучера, конюхи, шоферы и механики; был даже личный фотограф, запечатлевавший моменты жизни эрцгерцога и его семьи. Некоторые работники приехали, заключив контракт при Императорском дворе, другие — к уже работавшим при замке членам их семей. Но Франц Фердинанд и София применяли и более современный подход к найму рабочих, пользуясь услугами фирмы занятости Klepetár ová, располагавшейся в Праге, которая отправляла потенциальных кандидатов и членов их семей на собеседование в Конопишт.

Рано утром Йохан Юптнер, главный камердинер эрцгерцога, поднимался на третий этаж, проходил по коридорам, украшенным оленьими рогами, мимо покоев семьи эрцгерцога и будил своего хозяина. Франц Фердинанд всегда вставал рано, выскальзывал из спальни, которую он делил с Софией, и проходил в ванную. Потом, облаченный в халат, он попадал в руки к Мелличу, его личному парикмахеру. Однажды Айзенменгер увидел Франца Фердинанда с так коротко подстриженными волосами, что заметил, что «стрижка угрожающе короткая», на что Франц Фердинанд ответил, что боится начать лысеть. Франц Фердинанд, не спрашивая Айзенменгера, находил всех мыслимых шарлатанов, которые могли предложить ему лечение, и обращался к рецептам со страниц американских газет. Приняв ванну и побрившись, эрцгерцог одевался. При всей своей любви к военным Франц Фердинанд редко носил военные мундиры в домашней обстановке, предпочитая удобную одежду из хлопка или шерсти, брюки, рубашки и твидовые пиджаки; только для встречи важных гостей или в торжественных случаях он надевал один из многочисленных мундиров, что были в его распоряжении.

Эрцгерцог готовился к наступающему дню вне детских комнат. Это была эпоха, когда дети королей и аристократов были в значительной степени изолированы от своих родителей и находились под наблюдением нянь и учителей. Исключением были послеобеденный чай и некоторые формальные поводы. Дети Франца Фердинанда и Софии, «Маленькие Величества», как называли их в семье, обычно занимали дальние комнаты замка, вдали от своих родителей. Родители звонили им каждый день или отправляли письма и телеграммы. «Крепко обнимаю, папа», — неслось по проводу к детям; или: «Много теплых объятий, мама». Франц Фердинанд, рассказывал граф Оттокар Чернин, делал для детей «все что мог, все, что подсказывало его любящее сердце отца». Его дочь характеризовала его как «восхитительного» и рассказывала, что «при каждом представляющемся случае мы отправлялись в какое-нибудь путешествие или, когда мы стали старше, стреляли из окон нашего дома». Что же касается Софии, ее дочь рассказывала, что она была «сердцем и центром семьи». Она сама купала и кормила детей, а ее муж занял руководящую роль в их воспитании. Супруги души не чаяли в своих детях: маленькую Софию звали Пинки, Макса — Макси, а Эрнста — Эрни или Булулу.

Эрцгерцог всегда старался завтракать вместе с детьми в их детской, съедая за завтраком два вареных яйца, тосты, а за чаем просматривал газеты. Когда он задерживался у них слишком долго, как это не раз случалось, Паул Никич-Буле, его личный секретарь, приносил к нему утреннюю почту и клал на круглый столик, так что эрцгерцог мог начать работу, никуда не уходя. Семейная идиллия неизбежно прерывалась, когда дети, одетые в матроски, отправлялись на уроки, — тогда отец с неохотой их отпускал и принимался за свою работу.

Рабочий кабинет Франца Фердинанда с видом на замковый парк был исполнен в строгих темных тонах, с резными деревянными панелями и кожаными креслами и наполнен фарфором, тигриными шкурами, восточными коврами и множеством сувениров. На большой картине, написанной в 1901 г. живописцем Джозефом Koппау, была изображена София в белом платье с декольте, покрытом свободным тюлем, стоящая перед церковной кафедрой; с картины богемского художника Франтишека Дворака смотрела маленькая София, ее руки обнимали шею отца. Эти две картины отражали не только любовь эрцгерцога к своей семье, но и его личные предпочтения в искусстве. Франц Фердинанд был традиционалистом, не признающим стиль модерн или ар-нуво. Он предпочитал работы старой германской школы, простое народное искусство, которое можно было увидеть в работах с австрийскими сельскими пейзажами, изображения сцен традиционной охоты и морские пейзажи таких художников, как Август Рамберг и Александр Кирхер.

Никич-Буле, его советник барон Андреас фон Морсей (Andreas von Morsey), или его главный адъютант, майор Александр Брош, представляли Францу Фердинанду новости дня или важные сообщения, поступившие из Вены. Эрцгерцог читал донесения с вниманием, делая пометки своей элегантной, но слегка дрожащей рукой и задавая своим помощникам короткие уточняющие вопросы. Он говорил с заметным аристократическим акцентом и по крайней мере с большинством людей осторожно подбирал слова. Если что-то его раздражало, он был склонен проявлять свой легендарный характер. Люди шептались о припадках ярости, которым был порой подвержен эрцгерцог; он признавал их своим личным недостатком и пытался с этим бороться, но ошибки и неверные аргументы могли вызвать его «резкую отповедь». Айзенменгер, который хорошо знал эрцгерцога, отмечал, что «преувеличения и обобщения были характерны для его манеры говорить», а всплески гнева, как правило, быстро сменялись просьбами прощения за несдержанность. Он быстро давал людям оценку, которая зачастую зависела от его настроения: те, кто считался компетентным, редко заслуживали прощения за свои промахи. Но Франц Фердинанд также уважал тех, кто осмеливался говорить ему правду и отстаивал свою точку зрения. «Любую тему вы могли с ним обсудить спокойно и открыто, — рассказывал Никич-Буле. — Он первым выражал сожаление при вспышках своего бурного характера… Он не только мог выслушивать правду о себе, но и требовал ее от других, приятной она была или нет».