Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Картина удалась. Успех, восхищение, чудесные рецензии… Никто не ожидал, но ажиотаж быстро сменился запретом на демонстрацию из-за крамольной идеи. Бунтарство Вика в очередной раз сослужило ему плохую службу. Вместо успеха — забвение и временное отстранение от конкурсов и выставок. Насколько временное? Пока не исправится. Иными словами, пока официально не повинится, не откажется от прежних работ и не нарисует нечто общественно полезное и идейно правильное. То есть, зная Вика, навсегда.

Сергей с Мирой следили за его взлетом и падением. Картины мгновенно исчезли из инфомира вместе с упоминаниями об авторе. Вика просто стерли. В старину устройства имели собственную память, но сейчас, в эпоху единого киберпространства, вся информация находилась одновременно везде и нигде, управлять ею из единого центра было легко.

— Как они могли?! — у Миры наворачивались слезы, голос срывался.

— Любая система делает все для своего выживания.

— Чем может угрожать простая картина?!

— Непростая.

Когда могучий конкурент повержен, его можно похвалить.

Мира неоднократно уверяла, что все в мире происходит неслучайно. Сейчас Сергей с ней согласился. Боль от визита Вика и позирования утихла, а результат получился — пальчики оближешь. Именно эта картина поставила крест на сопернике. Знать заранее — Сергей предложил бы позирование давным-давно.

Нет, это лукавство, не предложил бы. Умер бы, глотку перегрыз, горы снес — но не предложил. Мира — его! Целиком и полностью. Вопреки и назло.

— Вселенная конечна.

— А Бог бесконечен.

— Он не может существовать отдельно. Он или там, или тут.

— Древнеевропейский философ Шопенгауэр сказал: «Каждый принимает конец своего кругозора за конец света». — Огонек в глазах Миры быстро погас, взгляд опустился к полу. — Впрочем, думай, как на данный момент считаешь правильным, переубеждать я не собираюсь.

Почти всегда спор на отвлеченную тему заканчивался этим — Мира замыкалась и с головой погружалась в какое-нибудь дело. Или уходила в себя.

Вне кровати разговаривать почему-то не получалось. Мысли Миры были далеко, а получать на конкретные вопросы безучастные ответы без смысла и содержания Сергей не хотел.

Ночью же, в кровати, деваться ей было некуда. Сергея она не отвергала, и когда гулкие, как стук лба об стену, и звонкие, как пощечины, удары волнующейся плоти приходили к своему логическому завершению, он откидывался на спину и начинал новую тему. Или продолжал старую. После тела мечталось соединиться с душой, а ни о чем, кроме Бога, Мира говорить не могла или не хотела. Остальное ее не волновало. Зато после вопроса в правильном направлении она оживала, и словесный поток было не остановить.

Вот и сейчас:

— У нынешнего общества нет ни философии, ни веры, ни конечной цели — лишь оптимизация стратегии выживания. Нас учили: религии предполагают сверхъестественное и делят людей на своих и чужих. Все обстоит как раз наоборот. Религия объединяет на основе нравственных догматов, выше которых нет ничего: не лги, не кради, не убивай…

— Водные принципы имеют в виду то же самое! — не выдержал Сергей. После жаркого пыхтенья мышцы ощущали невесомость, руки и ноги раскинулись в приятной истоме. — Ошибки прошлого были исправлены, и…

— Историю пишут победители. Откуда тебе известно прошлое? Из инфомира, из учебников и из фильмов. Христиане там показаны древней человеконенавистнической сектой, где, прикрываясь высокими словами, ели людей, пили кровь и занимались оргиями, ведь главный постулат — «возлюби ближнего своего». Чем не призыв лечь в постель с первым встречным?

Сергей так и думал, когда интересовался, чем же так увлеклась Мира. Прочитанное вызвало сомнения. Если бы в это верил любой другой, то — пожалуйста, флаг вам в руки, но Мира — она не такая. Если она поверила, то…

То? А черт его знает что. Непонятно, почему она поверила. Но разобраться не мешало бы — как в теории системы христианского суеверия, так и в мотивации уверования. Что заставило трезвомыслящего человека удариться в мистику?

— Ты упомянул водные принципы, — продолжала Мира.

Как всегда в таких случаях, она оборачивалась к нему обворожительным фронтом, одна рука упиралась в щеку, вторая совершала в воздухе помогавшие речи активные пассы, и, благодаря откинутому одеялу, взгляду открывался чудесный вид. После исполнения партнерских обязанностей пижама лежала в ногах, смятая и временно забытая. Когда разговор иссякнет, о ней вспомнят, поэтому Сергей настраивался на долгую беседу.

— Эти принципы начинались с одного — принципа стакана воды, — говорила Мира. — Прежние взгляды на любовь, семью и брак общество отринуло, потому что наука того времени решила, что потребности инстинкта должны удовлетворяться без лишних условностей и что они должны быть естественны, как утоление жажды. Половой акт — как выпить стакан воды. Это вошло в жизнь и, с точки зрения властей, прекрасно себя оправдало. Человек озабоченный есть человек управляемый, поэтому единственное право всех демократий прошлого и настоящего, которое неприкосновенно — право на грех. Оно основополагающее, это фундамент, на котором стоит все прочее. Хочешь грешить и чтобы тебе за это ничего не было? Будь законопослушным. То есть, не имей других принципов. Не принимай других идей. Покорно мечтай больше покупать и больше удовлетворять низменные инстинкты с как можно большей фантазией. «Осчастливленный» человек не замечает, что свободен только в выполнении плана, который ему спустили сверху. Остановился и задумался — комиссия по здоровью тут как тут: «А почему задумался? Думать не надо, надо желать иметь все и всех всеми способами, от товарных до физиологических». Если вспомнил о декларируемой свободе слова, о которой нам все уши прожужжали, и если объявил о несогласии иметь все и всех как цели своего существования — тебя с радостью примут в гостеприимном заведении медики-психиатры. Никто не замечает, что с некоторых пор не совесть определяет понятия добра и зла, а объявившая себя «народовластной» господствующая система.

— Получается, что христиане — бунтовщики против власти?

— Чушь несусветная. Христос заповедовал: «Богу — богово, кесарю — кесарево». Занятия христианина в настоящей жизни четко сформулировал Апостол Павел. Это вера, надежда, любовь.

«Любовь», — повторил про себя Сергей. Лозунг христиан — «Возлюби ближнего своего». Ближний сейчас — он, Сергей. Почему же Мира не видит очевидного, того, что идеально укладывается в ее поехавшее крышей новое мировоззрение?

Или видит? Она не ушла к Вику, хотя ее ничто бы не удержало. Значит — пытается любить? Надеется и верит?

Плотскую жизнь с единственным мужчиной она допускала («смиряясь и раскаиваясь»), а измену называла древним термином «блуд». Это понятие стало для нее категорически неприемлемо. «Блудник грешит против собственного тела, растлевает, заражает болезнями и повреждает даже душевные способности, как то: воображение и память». Душа радовалась, когда Сергей слышал такие пылко произнесенные цитаты.