Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Из всех пассажиров остановили только Амелию. О том, что это именно она, можно было догадаться по двум причинам. Во-первых, Сергей видел начало перевоплощения, во-вторых, настоящая Мира стояла рядом. Амелия скопировала ее почти полностью. Чтобы отличить подлинник от подделки, пришлось бы вглядываться. Хотя напрямую Амелия закон не нарушила, то есть, совпадение было неполным, неидентичным, но похода на энфефалометрию ее удостоили. Окончания эпопеи Сергей с Мирой не видели, их понес вниз похожий на узкое многоэтажное здание скоростной лифт.

Облака в Столице были тоже белыми, подкрашенными желтым и розовым солнцами. Когда лифт пробился сквозь пушистую белесую пелену, открылся город без конца и края. Много раз виденное на экране обрело жизнь. Все приникли к окнам.

Полет вниз напоминал падение, уже через полчаса вид сверху сменился видом снизу — иглы небоскребов и словно парившие в воздухе конструкции после выхода из лифта показались гигантскими, они уходили в небо, их выдававшиеся в стороны элементы выглядывали из облаков в разных местах, будто отдельные и летающие сами по себе. А собственно летающей техники было не сосчитать, она мельтешила в глазах и если не сталкивалась в воздухе, то лишь благодаря автоматике. Перевести их в ручной режим — и упорядоченное столпотворение обратится в хаос. Сергей не рискнул бы летать здесь самостоятельно даже когда получит права, для этого нужно родиться пилотом, учиться на пилота, жить пилотом, и все равно до старости не доживешь, потому что пилотом же и помрешь — однажды медицина не справится с тотальным восстановлением останков, на огромной скорости столкнувшихся с чем-нибудь на невообразимой высоте.

Впрочем, в Столице нет аномальных зон, и ручное управление здесь, наверное, запрещено.

Среди такси и транспортных беспилотников в общем потоке двигались космические яхты. У кого хватало денег, позволяли себе не пользоваться общим лифтом. И досмотры их, видимо, не касались. Хорошо быть богатым.

Впрочем, чего бояться Столице? Здесь расположена штаб-квартира гвардии, а один гвардеец стоит миллионов мятежников.

Внизу оказалось много зелени, если так можно назвать растения и деревья всех цветов радуги. От жары на коже выступил пот — и это несмотря на то, что перед поездкой каждый прошел курс адаптации и перестроился под новые условия. Организмы тоже умели удивляться.

Роботакс отличался только расцветкой, здесь не было обледенения поверхностей, и снаружи воздушное такси переливалось яркими красками и подмигивало рекламой. Лететь оказалось недалеко, институт располагался недалеко от экватора, а значит и от лифтовых площадок.

Комплекс зданий ИКЭП занимал целый квартал, отгороженный рукавами всепланетной системы водохранилищ. Собственно, институтский квартал был островом, куда можно попасть только на летающем транспорте или вплавь, но никак не пешком. В том смысле, что по поверхности. Строения уходили вглубь на много ярусов, и там, под землей, наверняка можно пройти куда угодно. Но — под землей. Опять под землей.

— Я так надеялась погулять по Столице, — опечалилась Мира.

— Купим яхту, и однажды ты сможешь погулять по любой планете Галактики на свой выбор.

Сергей говорил серьезно. Ни на что другое деньги ему не требовались, только на яхту и на Миру. Когда все это соединится, счастье станет полным.

Нет, полным счастье станет, когда вместе с телом Мира подарит Сергею душу.

А потом — сесть на собственную яхту, и…

Он вздохнул, и картинки перед внутренним взором сменились на реальные.

Морей в Столице не было, впрочем, этим словом здесь называли большие озера, вместе с каналами и прудами они составляли единую сеть, но вода занимала не больше сотой доли процента планеты. Кварталу ИКЭП повезло: воды здесь хватало с избытком. Верхушки институтских корпусов и общежитий уходили в облака, центр «острова» занимал парк, в него втекал один из рукавов окружающего водохранилища и образовывал чудесный пейзаж с фонтанами, каскадами водопадов и воронками, куда проваливались потоки воды — куда-то в нижние, скрытые от глаз, ярусы планеты.

Присвоенный Сергею с Мирой адрес порадовал простотой: карандаш номер семь, этаж номер минус семь, ответвление пролета номер семь, комната номер семь. При всем желании не забыть.

Слово карандаш не так давно вошло в стандарт в качестве официального термина — в трех из пяти других языков оно давно означало невероятную высотку, к которой на Калимагадане применили бы определение «небоскреб».

Лифт доставил Сергея и Миру на минус седьмой этаж. В отличие от подледных поселков родной планеты здесь даже под землей цвели сады, били фонтаны, а сверху ниспадали и где-то внизу, на минус сотых этажах, разбивались на радужные брызги невиданные и просто невообразимые водопады. Пространство пронизывали свет и вода, местные дизайнеры не зря ели свой хлеб. Впрочем, в Столицу в конце концов переезжал любой прославившийся на своей планете дизайнер, архитектор или человек другой творческой профессии. Перспективам на местах никогда не сравниться со столичными.

Сергей с Мирой долго любовались видами, а когда первые эмоции схлынули, и переполненные впечатлениями они двинулись к своей двери, сзади донеслось:

— Будем соседями? У меня комната номер три.

Их нагоняла Амелия. Вместо прежнего комбинезона, в котором ее изъяли из пассажиропотока бдительные таможенники, она щеголяла в повязанном под левой подмышкой цветастом парео — длинном полупрозрачном платке, под которым, по традиции местных модников, ничего не было.

Когда только успела переодеться? И где? В кабинке уборной?

— Представляете, они решили, что я — это ты! — возмущенно заявила она Мире.

— Надеюсь, Сергей нас различит всегда, — улыбнулась та.

Амелия сверкнула глазами и отправилась в свою комнату. Фигура, волосы, прическа, овал лица, глаза, нос, рот, ямочки на щеках… Даже некоторые жесты совпадали. Было видно, что Амелия поработала над этим основательно. Но она осталась порывистой, эмоциональной, яростной в хорошем смысле этого слова. Мира была другой — утонченно-задумчивой и нежной. Теперь они с Амелией напоминали близнецов — внешне похожих, но с разными характерами.

Вход в комнату номер семь оплетали два фиолетовых растения с узорчатыми листьями, внутри помещение как две капли воды походило на оставленное дома, отличие было единственным: одну из стен занимало окно. Оно же было экраном. Но выводить обои, когда снаружи — удивительная реальная жизнь и живая природа?! Попахивало кощунством. Непонятно, как располагались в пространстве комнаты и внешние коридоры-«ответвления», но вид «на улицу» обнаруживался практически везде. То, что сверху представляло из себя высоченный карандаш, внизу походило на дерево с множеством переплетавшихся корней. На много ярусов вниз продолжалась вакханалия простора, зелени и льющейся воды.

— Помнишь про обещание? — спросила Мира, как только они разместились.

И хотелось бы забыть, но…

— Да. Когда?