Ворожея - Катя Зазовка

— Ну, так мы идем или что? — Воста стояла подле затухающего огня, уперев тонкие ручки в бока.

— Да… да, — запинаясь, пролепетала ворожея, на миг ей показалось, что Алесь малость не застонал, — идем. Больше мешкать нельзя.

Череда мерил шагами то горницу, то светлицу, теперь вот сени исходил вдоль и поперек. Только Алесь от хвори отделался, так словно мало ему — снова куда-то подевался. И это когда к селу ночь подступила.

— Авось до какой девицы подался, — предположила Услада. Неясно, кого она утешала — у самой вон очи так и снуют то к оконцу, то к двери от волнения. Да замирает вся, лишь мышиный шорох в подполе заслышит.

— Дай-то боги, — выдохнул староста и распахнул дверь. Ахнул. Отшатнулся назад. — Фух! Что б тебя, Вит! Я поди не молодец, все ж сколько-то весен за плечами имею. Хочешь, чтоб помер?

— Даруй, Череда, — чуток склонил чернявую голову запыхавшийся мельник. — Ворота у тебя не заперты, вот я и вошел. А кулак только занес, чтоб постучать.

— Ладно, — махнул староста. — Что там у тебя?

Услада просунулась в сени — не дай-то, чтоб мимо нее какая весть проскочила. Мельник, узрев пышную стать дочки Череды потупился, замял в руках мешок. Староста обернулся:

— Иди в хату, Услада. Чай, не к тебе пожаловали.

Девка фыркнула и исчезла в глубине избы.

— Так что случилось? — снова спросил Череда.

— Милава пропала, — вполголоса поведал Вит.

— Как пропала?

— А вот так. Я пришел к яме, как ты сказал, а ее там нет! Пусто.

— Куда ж она могла подеваться? — взволновался староста. — Погодь, я сейчас.

Череда скрылся в избе и возвратился с факелом.

— Пойдем, — он решительным шагом спустился с крыльца и прошел в калитку.

— Я тут поразмыслил малость, покуда к тебе бежал. Может, у Лютовера подмоги попросить? Уж он-то следы даже на камне различить умеет, — догнал его Вит.

— Погодь. Сперва сами все оглядим.

Скоро они оказались подле ямы. Череда запалил факел и спустился. Вот только ничего, кроме примятого сена да потушенной лучины, не сыскал. И куда ж подалась девка? Сама бы никак не выбралась. Он покинул темницу и задумался. Вит кашлянул. Староста поднял на него мутный взор.

— Я вот все думал, кто ж ей помочь мог.

— И? — взгляд Череды приобрел осмысленность.

— Кроме Восты на ум так никто и не пришел.

— Воста? — нахмурился староста. — Да, пожалуй, она могла. А что, ежели Кукоба? Мы ж ничего толком об их способностях не ведаем.

— Да не… — блеснул очами Вит. — Мы тут поспели малость по душам поговорить. Бабка ее покинуть хату не способна — слишком измождена. А что, ежели Милава у бабки?

— Очень даже может быть, — покрутил ус староста.

— Так давай сходим.

— Нет, — отрезал Череда. — Нынче ночь. Кукоба… Нельзя к ней. Поутру заглянем. Эх, Милава, Милава. Своим побегом она ведь только хуже сделала. Люд ведь теперича ей ни за что не поверит. Ты возвращайся к себе в хату и даже носа до утра оттуда не показывай. Не вздумай, слышишь, Вит, даже не вздумай к Кукобе соваться и по лесу бродить! Люду ничего покуда говорить не станем. Авось сразу не приметят.

Мельник опустил голову и молча направился к своей избе.

Череда, провожая его взглядом, решил, что, может, оно и к лучшему, что Милава сбежала. Только бы больше не показывалась. Добре хоть, Рафал с ней поспел словом перекинуться да выяснить, как неведомую хворь лечить, ежели вдруг снова у кого обнаружится. Но лучше, конечно, чтобы боги не дозволили больше странной сыпи возвратиться да и вовсе новых бед не допустили.

В раздумьях староста и не заметил, как очутился подле своего крыльца. А там уже топталась пухлая девица крохотного росту с опухшим от слез ликом да дрожащими руками.

— Что случилось? — вот те на, не успел в хату вернуться… Неужто новая напасть?

— Череда. — Пухлые губы задрожали — по всему видать, краса еле сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. — Любый мой захворал! Весь в гнойниках, точно, как твой Алесь!

— Говорила я: все это Милава. Ее рук дело! — невесть откуда взялась Услада.

— Ну, не плачь, Рафал его вмиг на ноги поставит, — утешил гостью староста. — Алесю помог, любому Ружи помог и твоему любому поможет, — Череда ободряюще улыбнулся. — Беги к врачевателю.

Вот тут точно плотину прорвало — завыла девка.

— Что такое? Иль у самой чего болит? — не разгадал странного поведения староста. Кто их, этих баб, разберет?

— Не поможет Рафал, — приобняла девицу Услада. — Сам с таким же недугом слег — не добудиться.

— Ишь ты… — староста с круглыми очами, точно ночное светило в полнолуние, так и осел на ступеньку. Гостья завыла пуще прежнего.

* * *

Милава тихонько отклоняла ветви, что мешали двигаться. Сразу за ней ступала Воста. Алесь, держась чуть поодаль, замыкал шествие. Ворожея в который раз возвращалась к мыслям о черном даре. А что, ежели не справится она? Кто ведает, чем бабкины силы ее соблазнять станут. Авось не устоит? Ну а ежели с иной стороны поглядеть — деваться некуда. И бабка мучается, и селяне разом с ней. Нет, пора положить конец этому. Ей бы только после до своей хаты на болоте добраться. А там она как-нибудь научится черное наследие в себе удерживать.

Чем меньше оставалось до бабкиной избы, тем труднее становилось идти, точно черное наследие уже подчиняло ее своей воле. Неожиданно черный горб словно вырос из-под земли. И как Милава запах ведьмовства не учуяла? Надобно ухо востро держать, а иначе и в беду пуще прежнего вляпаться можно. Изба слепо уставилась на пожаловавших единственным оком, затянутым бычьим пузырем, точно бельмом. Ворожея остановилась и повернулась к насторожившимся спутникам.

— Вы тут погодьте. И ежели я дам знать — бегите без оглядки. Уразумели?

Видать, у нее такое на лике отразилось, что Воста и Алесь разом кивнули.

Милава вдохнула-выдохнула и распахнула старенькую рассохшуюся дверь. В избе было темно, потому она двигалась на ощупь.

— Бабушка, — позвала ворожея.

Никто не откликнулся.

— Бабушка, — повторила она малость громче.

Но густая тишина расступилась от голоса ворожеи и снова сомкнулась звенящим гнетом.

Милава подошла к лежанке вплотную:

— Бабушка, я сейчас лучину запалю.

Кукоба не перечила — видать, совсем стало худо бабке, раз даже ночью, когда черные силы смелеют, не шевелится. Милава отыскала огарок свечи. Зажгла. Поднесла к ведьмарке и отпрянула. Морщинистый рот застыл в немом крике. Выпученные очи, казалось, глядели прямо на внучку. Белесые космы разметались по вороху тряпок. Руки судорожно вцепились в полинялые меха. Видать, не желала Кукоба свой дар перед кончиной отдавать, да вынудили.