Змеевы дочки - Татьяна Корсакова

– Я предупреждал. – Сиплый голос старика пробился к Кузьме сквозь крик, сквозь его собственный крик. А костлявые пальцы крепко сжали его лодыжку, вонзили в рану раскаленное острие ножа. Запахло металлом и горелой плотью. – Потерпи, парень, – сказал голос.

– Долго?..

Вопрос его остался без ответа, а сам он оказался совсем один. Один на один с чудовищной, нечеловеческой просто болью. Когда не осталось ни сил, ни слез, ни голоса, когда губы были искусаны в кровь, а ногти обломаны до основания, все закончилось. На Кузьму навалилась благословенная темнота, и перед тем, как соскользнуть в ее ласковые объятия, он успел подумать, что не справился, что пришел его час…

– …Ты как?

Скрипучий голос прогнал темноту, а чужие настырные руки что-то делали с телом Кузьмы, ворочали, разминали занемевшие мышцы. Едко пахло какой-то мазью. Хотелось пить и есть.

– Я жив?

– Ты жив. И проживешь теперь долго. Будешь сильным и крепким, точно заговоренным.

– А взамен? – наконец поинтересовался Кузьма.

– Правильные вопросы задаешь, парень. А взамен, она тебя иногда будет навещать.

– Ведьма?..

– Албасты. Даже такой, как она, нужна помощь таких, как мы. Я тебя научу. Еще есть время, я тебя многому научу. Как тебя зовут, парень?

– Кузьма.

– А я Кайсы. Слыхал про меня?

Кто ж про него не слыхал?! О легендарном охотнике, неуловимом, как ветер, знали многие, вот только не видели его уже много лет. И он обещает научить Кузьму если не всему, то многому! Только ради одного этого можно было перетерпеть и боль, и ведьму.

– Это теперь твое. – В раскрытую ладонь лег кинжал с костяной рукоятью. Тот самый, которым Кайсы резал его искалеченную ногу. – А к албасты ты привыкнешь…

Во всем оказался прав старый Кайсы, кроме одного: прошли десятилетия, а Кузьма так и не привык. Бояться перестал, но не привык…

– Думал, я тебя тут не найду? – Албасты уселась прямо на снег, скрестила босые ноги. На ногах ее тоже были когти – загнутые, черного цвета, словно птичьи.

Надеялся. Понимал, что достанет его нежить где угодно, особенно если рядом есть вода, но все равно надеялся. Точно маленький.

– Я свою часть уговора исполнил, – сказал Кузьма сердито и подкинул в почти догоревший костер еще веток.

– У нас с тобой уговор не частями. – Албасты принялась расчесывать волосы. – У нас с тобой уговор до гробовой доски. Или забыл?

– И хотел бы забыть, да ведь ты не позволишь. – Рядом с ней всегда было холодно. Не поможет костер, можно даже не пытаться. Только бы Глухомань не проснулся, незачем ему.

– Не позволю. Ты мне нужен, человек.

Нужен. Оттого Кузьма до сих пор и жив, что нужен вот этой. А еще благодаря заговоренному серебру, толика которого течет теперь в его жилах.

– Я все сделал, девчонку доставил в целости и сохранности, как и обещал. – Кольнуло в груди, заныло. Что это: сердце или совесть? – Не моя вина в том, что стариков убили. – На албасты он посмотрел пристально, не отвел взгляда, хоть и хотелось. – Это ты их убила?

– Не я. – Она не обиделась, лишь плечом дернула раздраженно. А ведь, небось, знает, чьих это рук дело. Знает, но не скажет. Такова уж ее сущность. – Ты бросил ее, человек.

– Бросил. – Оправдываться Кузьма не стал. – Мне было велено девчонку доставить живой и невредимой, а нянчиться с ней я не обязан.

– Будешь нянчиться. – Албасты взмыла в воздух, зависла перед Кузьмой. Черные глазюки ее теперь были так близко, что он в них видел свое отражение. – И не только с ней. Собирайся! Тебе нужно спешить.

– Куда? – Спорить с албасты не стоило. Когда-то очень давно Кузьма пытался. Шрамы на спине до сих пор иногда начинали кровоточить, а болеть так и вовсе не переставали. Чтобы помнил об уговоре, чтобы не спорил.

Глухомань будить не стал, проснется, сам все поймет. Чай не впервой. Найдет его в городе, или куда там тащит его албасты…

В окнах Демьяновой хаты горел свет, значит, несмотря на поздний час, не спит, бдит. А над кем бдит, Кузьма сейчас сам узнает. Недолго осталось.

– Я рядом, – послышалось за спиной, и спине этой вмиг сделалось нестерпимо холодно. – Я слежу за тобой, человек.

– Да угомонись ты, – сказал он, не оборачиваясь. – Все понял, все сделаю.

В дверь он постучал громко и раздраженно, вымещая на ней злость на албасты. Открыли быстро. Открыли и ткнули в живот ствол. Все-таки Демьян мужик бывалый, такого голыми руками не возьмешь.

– Поздновато для гостей, – сказал он и опустил пистолет.

– А я не в гости, я по делу. Жива еще девка-то?.. – Кузьма оттеснил его плечом, переступил порог.

– Палий сказал? – Объяснение всему и вся Демьян находил быстро, не зря уже который год служил начальником чернокаменской милиции.

В ответ Кузьма лишь пожал плечами и как был, не разуваясь, прошел в комнату. Смотреть на незнакомую девку ему было неинтересно, но с албасты спорить – себе дороже, придется смотреть. Девка оказалась совсем молодой и рыжей, что лисица. Одного взгляда хватило, чтобы понять – до утра она не доживет и никакой врач ей не поможет. Врач не поможет, а вот он, Кузьма, может попытаться. Знать бы еще зачем.

– Помрет, – сказала Кузьма, стаскивая шинель и сбрасывая ее на приставленный к кровати стул. – Веришь? – Он мрачно посмотрел на Демьяна.

Тот молча кивнул в ответ. Вид у него был безрадостный. Да и чему радоваться?

– Знакомая твоя? – Кузьма не удержался, потрогал рыжую прядь.

– На дороге нашел. – Демьян поморщился.

– Умеешь ты находить… всяких.

– Зачем пришел? – Вот и злиться начал, хоть и сам понимает, что злость эта от бессилия.

– Помочь тебе пришел. Или ей. – Вслед за шинелью Кузьма стащил шапку, пригладил изрядно поредевшие волосы.

– Палий не помог, а ты…

– А я могу. – И в глаза посмотрел таким взглядом, что другой бы не выдержал, отступил. Демьян не отступил, лишь зубами скрежетнул.

– Делай, что нужно, – сказал наконец.

– Тебе не понравится. – Кузьма принялся закатывать рукава. – Предупреждаю сразу, если я возьмусь ее лечить, ты вмешиваться не станешь, что бы ни увидел, что бы ни подумал. Уяснил?

Демьян кивнул. Было видно, что решение это далось ему нелегко, но коль уж решился, то мешать точно не станет.

– Мне нужен огонь. – Кузьма достал нож с костяной рукоятью. Тот самый, что много лет назад передал ему Кайсы.

Демьян молча выгреб из печи угли, пересыпал на чугунную сковороду. Сковороду протянул Кузьме. Жар от углей шел знатный, на волю то и дело вырывались языки пламени. Это хорошо. Вот только нож было жалко. Может, даже жальче, чем помирающую девку. Кайсы говорил, что лезвие его сделано не из серебра, а из полозовой крови. Оттого оно особенное – крепкое и острое. Ни разу в жизни Кузьме не доводилось нож точить. А теперь вот приходится его в огонь…