Змеевы дочки - Татьяна Корсакова

* * *

– Уже скоро? – Кайна почти забыла, как это – чувствовать себя обычным человеком, не ощущать испепеляющей злобы и жажды, но чувствовать боль и слабость.

– Скоро. – Евдокия ласково погладила ее по волосам.

– Мне страшно. – С человечностью вернулось то, чего она долгие века была лишена: возможность чувствовать.

– Не бойся, все будет хорошо. – Евдокия говорила уверенно, словно бы и в самом деле знала. А может, и знала. Кайне хотелось в это верить. – Я останусь с тобой до самого конца.

– И что потом?..

– И встречу на той стороне. Не бойся, просто закрой глаза.

У Евдокии ласковые руки и красивый голос. Она тихо поет колыбельную, гладит Кайну по волосам. Теперь не страшно. Даже если на той стороне ничего нет, ей не страшно, потому что впервые за целую вечность она не одна…

Маячная башня стонет, не в силах больше противостоять напору стихии. Стонет, кренится то в одну сторону, то в другую, а потом сдается, осыпается черным каменным дождем, хоронит под своими обломками саму память о том, что происходило в ее стенах. А озеро по-прежнему беспокойно. Толстый лед идет трещиной, и трещина эта змеится от самого берега до острова, ширится с каждой секундой под натиском того огромного, что поднимается со дна на поверхность.

А оно поднимается, душит ледовый озерный панцирь. На то самое место, где еще не так давно стояла башня, ложится шипастая змеиная голова, дергается из стороны в сторону в последней агонии, замирает уже навсегда. И длинное тело тоже замирает, черной каменной лентой соединяя берег с островом.

Ураган стихает, словно его и не было. Снег больше не прошивает землю колючими пиками, а мягкими хлопьями кружится в лунном свете, припорашивает место последней битвы, укутывает белым пологом то, что еще недавно было Желтоглазым. Теперь это лишь новый элемент пейзажа, природная аномалия, странным образом похожая на гигантского каменного змея, растянувшегося от берега до самого острова. Людям больше не понадобятся лодки, чтобы добраться до Стражевого Камня. Теперь у людей под ногами есть гранитная твердь. Это ли не чудо?!

Эпилог

Весна началась в одночасье: за ночь растаяло Стражевое озеро, и серебряные волны его теперь старательно вылизывали черную гранитную ленту, раскинувшуюся от берега до острова, удивительно похожую на гигантского змея.

Природная аномалия! Так написали в пермских газетах. Последствия локального, но очень сильного землетрясения, изменившего весь озерный ландшафт.

Правду знали лишь единицы, те, кто были на Стражевом Камне в ту страшную ночь. Знали, но пытались забыть. По крайней мере, Лиза пыталась.

– Поехали, гости нас уже заждались! – Демьян, уже почти час как законный муж, обнял ее за плечи, поцеловал в висок, а потом легко, точно пушинку, вскинул на спину вороного.

По случаю свадьбы дети вплели в черную гриву коня разноцветные ленты. Получилось красиво, хоть Демьян и смущался этакой красоты. Но Лизе, Галке, Санечке и другим ребятишкам все это страшно нравилось, и ему пришлось смириться.

Подчиняясь хозяйской руке, вороной осторожно ступил на гранитную ленту, цокнул копытами, словно проверяя новую дорогу на прочность, а потом сорвался в резвый галоп.

Праздновать свадьбу решили в замке. И это было осознанное решение. Слишком много боли, слишком много крови и страданий, почти ничего светлого. До сегодняшнего дня! Они с Демьяном станут первыми, кто положит начало новой истории острова, первыми, кто отдаст дань всем тем, кто той страшной непроглядной ночью вернулся в этот мир, чтобы стать на их защиту.

На том берегу их уже ждали. С караваем в руках стояла женщина, которую язык не поворачивался назвать старухой. Волосы ее были цвета расплавленного серебра, без единой седой пряди, а в чертах все еще очень красивого лица угадывалось несомненное сходство с Галкой. Анна Туманова, урожденная графиня Шумилина, бабушка Галки, одна из тех самых девочек, за которых ушла в Нижний Мир Кайна. Рядом с ней стоял высокий, широкоплечий мужчина, военный инженер и Галкин дед Клим Андреевич Туманов. Он по-свойски подмигнул Демьяну, по-отечески поцеловал разрумянившуюся Лизу в щеку, подхватил на руки и подбросил высоко к синему небу подбежавшего Санечку, потрепал по отросшим вихрам не по-детски серьезного и торжественного Марка.

Галка с Алексеем были тут же, стояли, крепко взявшись за руки. Их время тоже скоро придет, осталось подождать пару месяцев до Галкиного совершеннолетия. Но это ведь такая малость, когда впереди у тебя длинная и счастливая жизнь!

Пока обменивались приветствиями и поздравлениями, услышали музыку. Свирель, бубны, трещотки – самодеятельный оркестр чернокаменского детского дома во главе с его старшим воспитателем Кузьмой Ильичом!

Это решение тоже было осознанным, принял его дядька Кузьма после недолгого совещания с Демьяном, Лешей, Климом Андреевичем и Глухоманью за рюмкой чистейшего первача.

– Сколько можно по тайге шляться? – сказал он со смущенной ухмылкой. – Дел у нас с Глухоманью тут теперь непочатый край!

И «дела», все двенадцать человек, включая Санечку, облепили его со всех сторон с радостными визгами. Эти дети научились наконец не только улыбаться, но и смеяться, и в том была заслуга всех тех, кто находился сейчас на острове.

…В замке, его мрачном детище, звучала музыка и детский смех. Впервые за долгие годы. Даже каменные химеры, казалось, улыбались. Или Августу просто хотелось, чтобы они улыбались? Ему многого хотелось для этого острова и этих людей! Ах, как много он мог бы еще сделать!

– Ты и так много сделал, Август. – Евдокия ласково взъерошила его редкие кудри. Теперь он мог чувствовать ее прикосновения, и прикосновения эти делали его почти живым. – Ты спасал их жизни и спас снова. Ты хороший человек!

Она вдруг замолчала, а потом потянула Августа за собой ко входу в бальный зал, где был накрыт свадебный стол.

– Слушай, – сказала шепотом, словно бы их могли услышать.

За столом говорили о них. Говорили тепло и с любовью. Поднимали тосты, вспоминали добрым словом и Августа, и Евдокию, и всех тех, кто был ему дорог и остался дорог этим удивительным людям.

– Видишь, какой ты на самом деле человек? Видишь, какие у нас с тобой замечательные дети? – спросила Евдокия и снова совершенно по-девчоночьи взъерошила ему волосы.