Смертию смерть поправ - Евгений Львович Шифферс

тихо стучи, сердце, улыбнись, рот, моим мальчишеским шалостям, вспомни, тело, как я тихо выбирался ночью из-под общего одеяла семьи, чтобы повалить в мокрый песок свою женщину, чтобы пить ее влагу.

Давай, давай, ИЯСА, вставай, встань, ЛАЗАРЬ.

И Лазарь встал, и испуганно морщился, когда услышал опять крики женщин, славу избавителю, славу пришельцу, который, тихо покачиваясь, уходил от них, и упал в мокрый песок.

ИЯСА привстал, потом сел в воду по грудь, положил руки перед собой, да, это было тяжело, было очень тяжело начать, найти какое-нибудь желание, потому что ИЯСА непереносимо захотелось тогда просто лечь рядом, и забыть, что нужно каждый раз искать и обманывать себя в поисках желания, в поисках ЖАЖДЫ, потребности совершать поступки, заранее зная, уже давно и острее, много острее, прожив и процесс их, и результат. Этой науке врачевания он быстро обучил приятелей, и они тоже могли исцелять, если мысленно проживали все до конца, очень остро, пахуче, осязаемо, зримо, неторопливо и подробно беря на себя чужую заботу, чужую боль, чужое желание. ИЯСА похлопал руками по реке, рассмеялся, что люди называют это божественным, он не мешал им думать так, потому что мистическая сосредоточенность помогала остроте восприятия у больного, но он смеялся, ИЯСА, он знал, что так поначалу, в далекую старину, когда еще не было СЛОВА, или даже пока оно не набралось сил, люди, а сейчас и зверь, понимали и согласовывали поступки друг с другом, скажем, вожак проигрывал в себе все сражение, и каждый повторял его действия. Знал ИЯСА, что когда-нибудь потом, когда мозг станет сильным и грозным, когда он станет СЛОВОМ, об этом умении вспомнят опять, будут пытаться воскресить умершее, или искать все новую связь. Вода бежала между ног, холодя и тревожа пах, и ИЯСА со сломанным криком бросил себя в воду, поплыл, откидывал мокрые длинные волосы с глаз.

Он с детства любил воду, любил ее независимость, ее прохладу, ее темноту в глубине, невесомость своего тела в ней. Он всегда открывал реке глаза, любил легкую боль и легкий наждак воды по ним, любил темень мокрых вод и яркий удар света, когда вырвешься радостным новым вдохом к воздуху и солнцу, чтобы потом лечь на воде, раскинув руки, и слушать ее рассказы, ее истории, истории воды, которые она несла в себе издалека, из чужих земель, которые вымывала в камнях, в песке, в глубине сути, раскинув паутину ручьев и озер, большую паутину вод. Красная память Эдипа, которая ушла тогда сквозь дыры в стопах, открылась однажды ИЯСА, его стопам, которые тоже пробьются, только не в детстве, не в неведеньи, а в большой зрелости, с жадного ведома, заранее зная, пробьются. Да, пожалуй, надо попытаться найти в себе гордость любить убийц, любить вообще иного больше, нежели есмь. Да, пожалуй, такая гордость может заставить меня еще немного пожить, она несет в себе некую сладость, некое желание, некую ЖАЖДУ. Да, пожалуй. Если тебя бьют по одной щеке, подставь другую, и люби, и прости бьющего, прости побивающего камнями, да, пожалуй, пожалуй, эта гордость, это умение дадут силу протянуть еще, в ней есть, есть, есть острота обладания. Можно будет немного к тому же развлечься, смотря, как смутится жизнь в людях от этого учения, как восстанет в них, потому что с такой гордостью уж никто ничего не сможет поделать, даже понять, узнать, открыть ее не сумеют фарисеи, даже и мытари, да и все. Одни будут говорить о всепрощении, об отказе, о слабости, другие не захотят, не пойдут к науке умирать, и те, и другие бросят камень, когда им станет не очень удобно, просто чуть-чуть неловко, и того довольно — РАСПНИ ЕГО — РАСПНИ ЕГО — РАСПНИ ЕГО — РАСПНИ ЕГО — РАСПНИ ЕГО — РАСПНИ ЕГО. Вода принесла этот далекий крик, и это был или зов будущего, или чья-то история в прошлом. Особенно трудно будет БОГАТЫМ, одаренным умом и счастьем, одаренным умением любить женщину, иметь дом, семью, детей, заботы о роде, о государстве. Легче будет верблюду, большому усталому двугорбому верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому, одаренному жизнью, ее заботами и усладами, принять в себя это учение, учение духа, самого духа, сути, самостоятельной, живой уже самой по себе сути, незаинтересованной в жизни плоти, ее породившей, незаинтересованной уже и в самой жизни. Надо оставить все, надо попытаться принять в себя муку и гордость одиночества, без семьи, без близких, пусть семьей станут ученики, если будут, пусть семьей станет песок и вода, и звери, если не придут ученики. Потом как-нибудь поздно нужно будет собраться вместе вечерять, и одного, который обязательно найдется, который будет дерзать дальше учителя, одного просить предать себя в руки людей. Он испугается и не захочет, но ведь он будет лучшим учеником, он будет иметь в себе большую гордость любить убийц, много большую, чем у ИЯСА, и он увидит, как бросят деньги, увидит злобные лица, орущие ему, ИУДЕ, вину свою, увидит осину, которая забоится стать перекладиной для него, и всех их он простит и будет любить, неужто я, спросит он у ИЯСА, у учителя, и тот ему скажет согласие. Потом надо будет немного обмануть себя, что вроде страшно это, что чаша сия тяжела, пусть минет, это надо будет сделать обязательно, чтобы все же пришло желание еще говорить с Пилатом, еще нести крест, и еще прокричать радость свою, радость избавления, да, да, это как минута молчания, минута большого стыда, которая продлит и умножит наслаждение в женщине, минута голой и тихой дрожи в недвижности. Ученики все это проспят, и, видимо, будут учить другому, потому что Иуды не станет, никто не понесет дальше науку умирания, науку гордости умирания, будут учить смирению, обещаниями и испугом суда, который когда-то будет, то есть будут кричать совсем не то, что нашел в себе он, учебу не устать, и прийти к смерти, к венчанию с ней, годным для этого обряда. Да, Иуда будет знать впереди многую ненависть, и полюбит ее, и примет смерть на трусливой предательнице осине, которая знала ведь еще в семени, что не пойдет на крест, а будет расти, и вон как испугалась, как затряслась листвой, шумной своей детворой, как испугалась будущей дымной расплаты в огне, смерти, которая не даст другому тепла и жара, а даст только смрад и копоть плохих дров.

Глава четвертая

В списке она значилась НАДЗ

А даст только смрад