Лекарство от верности - Галия Мавлютова

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил он.

– Нет, все в порядке, – ответила я, попеременно возя полотенцем по зареванному лицу и зеркалу.

Володя внимательно всмотрелся, помолчал, затем подошел и прижал мою голову к себе, к своей груди. Там, внутри моего мужа, гулко бухало сердце, огромное, тяжелое мужское сердце. Наверное, Володе тоже хотелось поплакать тайком от меня, где-нибудь в тишине, перед зеркалом. Но он никогда не плакал, даже в одиночку.

– Варя, ты совсем перестала заниматься собой. Сходи куда-нибудь, проветрись. Тебе нужны деньги?

Будто ударил по больному месту. Мы ведь давно не разговаривали. Не обсуждали наши отношения. Нам невыносимо было даже подумать об этом. Попробовали наладить отношения, но у нас ничего не вышло. Теперь оба сидели в капкане, который установили своими собственными руками. Деньги были нужны для того, чтобы их тратить. Я так всегда считала. А мой муж полагает, что деньги существуют для того, чтобы их зарабатывать. На своей работе я получала приличное жалованье, теперь перешла в разряд безработных жен, целиком и полностью зависящих от мужской прихоти. И я не могла сказать мужу, что мне нужны деньги. Володя вздохнул. Он хотел, чтобы я произнесла хотя бы несколько слов, но я промолчала. Муж вышел из ванной. Я закрыла за ним дверь и снова припала к зеркалу. Мы смотрели друг на друга – я и мое отражение. Мы даже не плакали, слез не было. Они растворились внутри. Их съела жгучая обида.

Зато наш Дмитрий не унывал. Сына устраивал расклад событий и обстоятельств. Мама в доме, значит, долгожданный мир наступил. Свет в гостиной по-прежнему горел по ночам. Компьютер уютно гудел. Семейный очаг нещадно дымился, горел синим пламенем. Сразу после праздника мы похоронили соседку. Старая вещунья все-таки набралась решимости и ушла на тот свет, тихо и молча умерла. Будто всем нам назло. Никого не предупредила. Соседи, проживавшие в моей комнате, позвонили, сообщили радостную новость. Они давно облюбовали выморочную комнату и хотели присоединить к своей, бывшей моей, чтобы сделать общую площадь для себя. Муж незамедлительно занялся организацией похорон. Я помогала ему, стараясь быть полезной в хлопотах. В устройстве чужих и потусторонних дел мы незаметно сблизились. Разрешился вопрос о выдаче карманных денег. Володя выделил для меня небольшую сумму, достаточно солидную, чтобы не унизить мое достоинство. Я молча приняла подарок. Теперь мне приходилось существовать на подношения. Самостоятельная жизнь осталась далеко позади.

Соседку тихо похоронили. Отпели в церкви. Пригласили небольшой оркестр. Никого, кроме нас, на кладбище не было. Мы втроем да священник, и еще певчие. Тихо и грустно, здесь по ходу дела должно быть тихо и грустно. Так положено по установленным самим небом нормативам. Я старалась вспомнить старухино лицо и не смогла. В памяти ничего не осталось. Обычная питерская старушка. Таких старушек много по улицам города бродит, они никак не могут дождаться прихода смерти. Теплое пальто на ватине, валянные из овечьей шерсти старые боты, вытершийся до нитяной основы пуховый платок на морщинистой шее, на голове вязаный берет. Когда-то берет имел белоснежный цвет, а спустя сто лет стал неопределенно-бурым. Пожалуй, в памяти застряли круглые глаза, немного выпуклые, с остановившимся взглядом, стеклянные старческие глаза. Страшно вспомнить. Когда могильщик бросил последний комок земли, чиркнув лопатой по верху земляного бугорка, круглые стеклянные глаза пропали, видимо, старуха наблюдала за процессом собственных похорон. Она боялась, что желанный оркестр не позовут, убедившись, что все исполнено, как она желала, старуха исчезла. Могильщики взяли чаевые, оркестр заспешил к другой могиле, священник, уныло перебирая спутанными рясой ногами, медленно побрел к малиновому «Мерседесу». Он подошел к машине, вытащил из кармана рясы мобильный телефон, поднес к уху – и несказанно обрадовался какому-то известию из живого мира. Он оживленно беседовал, облокотившись на малиновый бок иномарки. Потусторонний мир отступил. Реальность требовала дань от живых, прогнав на тот свет одинокую старуху.

На следующий день все забылось. Я успокаивала себя, что мама теперь не одинока. У нее появилась компания. Соседка добралась до нее спустя годы. Любопытная старушка оказалась и впрямь чрезмерно настойчивой, догнала маму, ведь они были знакомы много лет, помогали друг другу в трудной жизни. Может, и сейчас станут дружить, забыв старые распри. Володя повеселел, внешне по крайней мере. Похороны подействовали на него, как лекарство, видимо, мужчины иначе воспринимают переход человеческого тела в другое качество.

Иллюзорная свобода сшибала с ног. Возбуждала организм. Стимулировала тело. И лишь душа требовала гармонии. Она изнывала от муки и томления. Весь день прошел в поездках по косметическим салонам и массажным кабинетам. Я безудержно тратила деньги, вводила в тонус свое тело, надеясь вернуть в привычный ритм осиротевшую душу. Моя любовь зыбко качалась в чужих руках. Константин укоризненно взглядывал на меня через призму лет. Наверное, когда-то он уверил себя, что я украла его жизнь, отняла у него любовь. И вот через много лет он пришел и посмотрел на меня строгим взглядом, впустил в мою душу застарелую злобу, похожую на тощую облезлую змею, и я осталась виноватой и выморочной, как опустевшая комната в коммунальной квартире. Старая изношенная мебель выброшена на помойку, рваные обои уныло свисают со стен лохматыми клочьями. Салоны и кабинеты не помогли, душа оставалась обнаженной и раздетой. Даже пожаловаться некому. Муж опять отдалился от меня, отгородившись полоской света в дверной щели гостиной. Дмитрий увлекся новыми играми. Зеркало в ванной напоминало комнату плача. Я научилась плакать без слез и звуков. Сложная наука. Для освоения нового ремесла пришлось помучиться, но нет пределов женскому совершенству, я научилась рыдать беззвучно. Когда слезы прорвались сквозь горло вопреки моему желанию, я поняла, что мне нужно увидеть Диму, чтобы убедиться в том, что он есть, существует, живет, никуда не делся, жив и здоров, и тогда мои сухие слезы иссякнут, а рыдания прекратятся. И зеркало погаснет. Отражение превратится в здравую женщину. Пустой взгляд наполнится жизнью и светом. И вновь я бросилась на антресоли, будто хотела переплыть на другой берег. И вдруг остановилась. Я не пойду в клуб, не стану унижаться, не буду искать его. Пусть мой возлюбленный первым отыщет меня.

* * *

И опять я надломилась, не выдержав сокрушительного натиска любви. Не стала ждать, пока Дима придет ко мне. Сама отправилась на поиски возлюбленного. Сумка с принадлежностями осталась лежать на антресолях. Я так и не дотянулась до нее. Далекий берег вновь спрятался от меня.

Мой возлюбленный живет далеко от центра города. Далеко от меня. Слишком далеко от моей жизни. И от моих лет. Где-то в Озерках. Я взяла такси. Доехала до Суздальского озера. Вышла из машины и долго озиралась, высоко вздымая голову, в прошлый раз я ничего не разглядела. Туман любви застил мне глаза. Даже адрес не запомнила. Придется искать на ощупь. По запаху. И я пошла по следу любви, как зверь, вожделение превратило меня в изголодавшееся животное, почуявшее вблизи желанного самца. Я долго бродила по улицам и дворам, пустырям и оврагам. Ничего похожего на сказку я не нашла. Собачье дерьмо на каждом шагу, нищие и пьяницы с сизыми носами и разбитыми физиономиями, спешащие прохожие с пустыми и равнодушными лицами. След любимого безвозвратно затерялся в городском хаосе. Заветные запахи выветрились. Я растерянно остановилась на обочине, превозмогая усталость. Не нужно было устраивать дикую охоту. Диму всегда можно найти в клубе, но там повсюду людские глаза, они следят за мной, как любопытная старуха на кладбище. Я боюсь людского осуждения. Но в эту минуту я дала себе слово, что навсегда избавлюсь от опасения быть ославленной. Если уж решилась на легкомысленный поступок, я за него и отвечу. Испепеляющие взоры перестанут изводить мою совесть. Она замолчит. Совесть долго ворочалась внутри меня, не давая спокойно вздохнуть. Я устала от ее поворотов и разворотов. Пора покончить с совестью. Но пока что меня пугали чужие взгляды. Ведь от них никуда не спрячешься. Мне захотелось куда-нибудь убежать, стать вновь маленькой, неумелой, неразумной. В момент жуткого надрыва, когда ноги отказывались стоять, когда уже поняла, что не смогу вернуться домой, кто-то нежно тронул меня за плечо.