Третья сторона - Макс Фрай

Вышел из дома в начале долгих летних сумерек. Свернул по привычке на улицу, но передумал, вернулся, пошёл проходными дворами. Ну как, очень условно проходными, в двух местах пришлось перелезать через забор, и это оказалось так же легко и приятно, как в детстве, когда умение преодолевать построенные взрослыми преграды даёт ощущение власти над пространством. Простая, смешная, но очень хорошая власть.

В конце концов, вышел на незнакомую улицу, ну или просто не узнал её в темноте, что, в общем, неудивительно, давно не ходил этой дорогой. С тех пор, как купил свой первый автомобиль. Какое-то время колебался, прикидывая, в какой стороне тут супермаркет и остальное полезное всё, потом махнул рукой: рано или поздно как-нибудь куда-нибудь выберусь. В самом худшем случае, придётся отложить до завтра любовную встречу с хлебом и колбасой.

Потом довольно долго шёл, не раздумывая, не особо разглядывая окрестности, да и что в такой темноте разглядишь. Фонарей почти не было, а ночь выдалась пасмурная, луна скрывалась за облаками, зато так эффектно подсвечивала их рваные контуры, что глаз от неба практически не отрывал.

Когда, в очередной раз свернув за угол, увидел оранжевый свет в приветливо распахнутых окнах бара, не удивился. И даже не то чтобы обрадовался. Просто почувствовал облегчение, как будто выполнил наконец давным-давно данное обещание. Или, скажем, уплатил старый долг со всеми полагающимися процентами. Долго тянул, но вот наконец-то смог.

Вацлав сперва просто помахал ему рукой и отвернулся к своему собеседнику. Но на долгое притворство его не хватило, просто нервы не выдержали, вскочил с места, бросился навстречу, взял за руки, испытующе заглянул в глаза, улыбнулся – ослепительно, коротко, как стрелу выпустил. Сказал нарочито грубо, звенящим от радости голосом:

– Явился, твою мать.

– Направо пойдём, коня потеряем, – сказала Надя.

– Прости, что?

– Это в сказках так. В русских народных. Куда ни сунься, рано или поздно обязательно придёшь на перекрёсток, в точности как этот, только без светофора, на перекрёстке камень, на камне надпись: «Направо пойдёшь, коня потеряешь, налево пойдёшь, себя потеряешь, прямо пойдёшь, и себя, и коня». Всё такое вкусное, невозможно выбрать… А в английских сказках разве такого нет?

– Понятия не имею, – пожал плечами Питер. – Мне мама читала про муми-троллей. А бабушка – фантастику про космос. А отец вообще ничего не читал, только песни пел. И я с ним. Хорошие были песни.

– Пошли прямо, – предложил Витторио. – Если терять, так всё сразу.

– Отличное предложение, – кивнула Надя. – Себя, коня, всех к чёрту. Чего мелочиться, зачем тянуть.

– Почему обязательно надо что-то терять? – вздохнул Питер. – Я вас не понимаю. Хотя вы говорите по-английски.

– Потому и не понимаешь, что говорим по-английски, – усмехнулся Витторио. – Молчим-то при этом каждый на своём. Смысл словам придаёт стоящее за ними молчание.

– Это ты зря, – сказала ему Надя. – По большому счёту, мы всегда молчим об одном и том же. А по малому – просто треплемся, нечего тут понимать.

– Я не понимаю, – повторил Питер. – Но если для вас это важно, я готов потерять коня. Прямо сейчас.

Отцепил от пальто один из доброй дюжины украшавших его значков в виде разноцветной лошади с сердечками вместо глаз и решительно швырнул куда-то в темноту. Звука удара не последовало. Наверное, значок упал на цветочную клумбу. Или под дерево. Или на газон, в мягкую от моросящего дождя, сивую от недавних морозов траву.

Его спутники удивлённо переглянулись. Во даёт чувак.

Надя пришла в себя первой.

– Теперь мы, конечно, пойдём направо, – решила она. – И на всех перекрёстках будем сворачивать только направо, в твою честь, великодушный сэр Питер. Исключительно в твою честь.

– А когда надоест сворачивать направо, остановимся и…

– Эй, до полуночи ещё почти три часа! Рано пока начинать.

– Остановимся и чего-нибудь выпьем, – завершил Витторио. – Чтобы согреться. Не знаю, как вы, а я уже замёрз.

* * *

Вечером тридцать первого декабря плохо было всё, кроме погоды. Погода удалась на славу, по крайней мере, для новогодней ночи. Плюс пять, и тёплый, сырой, почти апрельский ветер. И мелкий моросящий дождь. И низкое небо, удивительно светлое, сизое от туч.

Никто не любит такую погоду, а Бенасу она нравилась. Поэтому не стал оставаться дома, где собирался провести эту чёртову новогоднюю ночь, заперев двери, опустив ставни, заткнув уши наушниками, погасив свет, отключив телефон, чтобы не слышать, как он всю ночь не звонит. Чтобы в минуту слабости, которых в сутках порой даже больше чем просто минут, иметь возможность думать: «Мне, конечно, звонили, чтобы поздравить, дочка, племянницы, Гитис, кто-нибудь с бывшей работы, квартиранты, редактор Нийоле и, может быть, Катя, просто я сам не хотел ни с кем говорить».

Самообман, конечно, беспомощный и неуклюжий, но бывает такая правда, лучше которой даже самая неумелая ложь.

«Пока я жив, я лжив, – говорил себе Бенас, спускаясь по лестнице. И с удовольствием повторял: – Пока я жив, я лжив».

Эта фраза почему-то его смешила. Выходила похожей на считалку. И даже ощущать себя живым было не так противно, как обычно.

Тёплый апрельский ветер тоже был ложью, спасительной, как отключённый телефон. Зато студёный декабрьский дождь подозрительно походил на правду. Как и лужа у подъезда, в которую сразу же наступил и насквозь промочил левую ногу. Правая осталась сухой, поэтому возвращаться домой переобуваться Бенас поленился.

* * *

– Горячего вина, – сказала Надя. – Только горячего вина, по кружке на рыло. И больше ничего. Нам сегодня ещё играть.

Бармен говорил по-русски гораздо лучше, чем по-английски, поэтому Надя взяла управление на себя. С огромным, надо сказать, удовольствием. Сто лет ни с кем по-русски не говорила, только с мамой по скайпу, но с мамой это не то. В смысле, не вдохновенная беседа, а обычная житейская болтовня. Настоящие вдохновенные беседы обычно выходят только с незнакомцами, которых видишь в первый и последний раз. И ещё с близкими друзьями. Но не со всеми. С Ником вот иногда получалось. По-английски, но всё равно хорошо. Да где теперь Ник.

– Играть? – удивился бармен.

– Ну да, – кивнула Надя. – Мы музыканты!

И быстренько перевела сказанное для ребят. Краткий конспект. Чтобы не чувствовали себя не у дел.

– Вас на празднике играть пригласили? – спросил бармен.

– Пригласили играть на празднике, – задумчиво повторила Надя. – Да, можно сказать и так.

* * *

В такие ночи главное не оставаться одной. Не сидеть дома, будет только хуже. Обычно Агата шла в какой-нибудь бар, выбирала подальше от дома, потому что дорога туда и обратно целительна сама по себе. От алкоголя тоже только хуже, это она знала точно, зато с одним бокалом чего угодно можно сидеть до самого закрытия, время от времени выскакивая на улицу покурить. Если очень повезёт, кто-нибудь выйдет следом, попросит сигарету или зажигалку, а это уже почти настоящий разговор. В такие мгновения разогретая чужими словами и взглядами Агата почти верила, что пришла сюда не одна, а с большой весёлой компанией. Друзья остались сидеть внутри, потому что не курят, а я вышла, но скоро вернусь, – говорила она себе, то есть, не себе, конечно, себя не обмануть, а сгустку тьмы, поселившемуся в её голове, где-то справа, ближе к затылку.