Над серым озером огни. Женевский квартет. Осень - Евгения Луговая

об ушедшем, как удушающий запах гниющих цветов на могиле. Она с упоением вдыхала и вдыхала свежий апрельский воздух, испытывая благодарность за то, что живет, за то, что не так много еще в ее жизни было потерь. Еще через несколько минут, когда проходила по набережной, глядя в синий аквариум озера, с неожиданной тревогой поняла, что последнюю фразу Густаво употребил в прошедшем времени. Будто решил больше никогда ничего не ждать и не бороться. Она хотела повернуть обратно и еще раз увидеть его, но задушила в себе тонкий фальцет предчувствия.

***

В этом месяце она лишь однажды виделась с Пьетро: он позвал ее на встречу в книжном магазине, где брал интервью у Коста-Гавраса69, презентующего автобиографию. Ей показалось, что он сделал это из вежливости. Пытался доказать ей и самой себе, что ничего еще не кончено. Мероприятие проходило в большом трехэтажном книжном магазине на Риве. Она немного опоздала и не нашла свободного места. Пришлось стоять около часа, рассматривая корешки книг, красочных новинок и переизданий, пока Пьетро, чуть заикаясь, задавал вопросы режиссеру, который отвечал очень пространно, цветисто и почти не давал ему вставить слово.

Ева поймала себя на мысли о том, как это непохоже на ту живую беседу Карлоса с Ирен Жакоб в тот вечер, когда они познакомились. Венесуэлец ставил себя на одну ступень с актрисой, он наступил на горло волнению, и потому слушать его было не менее интересно, чем ее. Но сейчас она откровенно скучала, разглядывая зрителей, большая часть которых уже пересекла шестидесятилетний рубеж. Старики улыбались – слова режиссера переносили их в молодость, очищенную от забот. Даже если заботы были, с ходом лет все это забылось – осталась лишь розовая пелена юности со вкусом сахарной пудры. После окончания разговора Пьетро не торопился подходить к ней: улыбаясь, принимал поздравления от знакомых по киноклубу. У нее застучало в висках, хотелось скорее уйти отсюда, провести вечер в одиночестве, но она думала, что им придется поужинать вместе. Наконец итальянец подошел к ней, неловко переставляя длинные ноги.

– Ну как тебе? – его глаза за стеклами очков немного потускнели с тех пор, как она видела его в последний раз. Как всегда, она уловила легкий запах пота, будто он ходил в одном и том же голубом свитере дольше недели.

– Интересно, – ответила она неопределенно. Уж за это время могла бы и придумать краткую рецензию, исполненную положенного порядочным друзьям восхищения. – Просто я мало что слышала об этом режиссере до сегодняшнего дня.

– Ну да, точно, – она уловила легкую тень пренебрежения в его голосе, как это иногда случалось раньше, – но теперь, может, посмотришь что-нибудь из его фильмов.

– Одной не так интересно. Если бы только… – она осеклась, коснувшись болезненной для всех темы.

– Если бы только Карлос был с нами, знаю.

– Ты совсем не скучаешь по нему?

– Конечно, скучаю. Он ведь был моим другом, я знал его раньше, чем ты.

Снова этот тон, окрашенный превосходством. Задрапированный упрек, ядовитое напоминание о том, что она никогда полностью не вписывалась в их компанию, как современный стеклянный дом вставным зубом выделяется среди старинных построек. Неужели он такой злопамятный и до сих пор не может простить ей зимний отказ?

– Где мы будем ужинать? – спросила она, чтобы сменить тему. Подумала, что если они пойдут в Remor, где они любили собираться всем составом, контраст будет слишком велик.

Пьетро замялся, отвел взгляд, сделав вид, что заинтересовался книгой в мягкой лиловой обложке. Что-то про траву и обещания. Травяные обещания или обещания травы…

– Дело в том, что я немного занят. Меня позвали на ужин с Коста-Гаврасом: сама понимаешь, такой шанс редко кому выпадает, надо пользоваться. Может быть, в следующий раз… Тем более после я должен не пропустить единственный вечерний поезд в Лозанну.

– Хорошо, не проблема, – сказала она резко.

Притащить ее сюда на эту скучную беседу, чтобы потом сообщить, что занят… Она знала, что такое может случиться с каждым, что надо всегда оставлять люфт под непредвиденные обстоятельства, но в данную секунду его поведение выглядело почти жестокостью.

Она сухо попрощалась с ним и выбежала на улицу, слетев по винтовой лестнице, как штопор ввинченной между этажами. Как и следовало ожидать, следующего раза до сих пор не представилось. Будто Карлос липкой жвачкой склеивал их вместе, почти не делился теплом, но незаметно тратил его на каждого понемногу, создавая подобие чудесной наполненной дружбы. И как только он исчез, стенки непрочной конструкции рассохлись и осели под собственным весом, как роскошный торт, бесстыдно размокший под дождем.

В конце месяца в Женеву ненадолго приехала Анна-Мария. Она сама позвонила ей и назначила встречу в итальянском кафе недалеко от Планпале. Они впервые встречались наедине, и Ева боялась, что им не о чем будет говорить. Они взяли пышущее жаром колесо пиццы с сыром и говорили на отвлеченные темы: учеба, путешествия, Италия, Россия, мужчины. Она успела отвыкнуть от таких женских посиделок, когда не надо было притворяться умнее, чем ты есть, очаровывать каждым словом и движением, следить за движением губ и глаз. В разгар вечера, когда они ковыряли ложками свои десерты, она спросила итальянку о том, что сейчас происходит между ней и Пьетро. Та тут же покраснела:

– Дело в том, что мы… Мы думаем пожениться, – она с опаской посмотрела на Еву, словно боялась ее реакции.

Та опешила. Даже не представляла себе, что все зашло так далеко.

– Но вы же живете в разных странах и…

– Да, но мне предложили пост учительницы в одной женевской школе. Не греческий, к сожалению, как я мечтала, а итальянский. В конце концов его я знаю лучше.

– Вы будете жить вместе? – она сама не знала, что именно ее так задело. Что друзья прекрасно обходятся без нее, что их маленький айсберг откололся от общего и поплыл в противоположном направлении? Или то, что они давно все решили, а ей сообщили только сейчас?

– Я перееду к нему в Лозанну. Многие ездят оттуда в Женеву на поезде каждый день. Всего-то полчаса.

Ева подумала, какая это мелочь по сравнению с московскими расстояниями, которые преодолеваешь на метро. Целый час от Ясенево, где она жила, до ВДНХ, просто чтобы увидеть стелу в память о достижениях космонавтики.

– Ты любила его? – спросила вдруг Анна-Мария, пронзительно глядя ей в глаза.

– Кого? – испуганно воззрилась на нее Ева.

– Ты знаешь кого.

– Возможно. Но может и нет. Сама не знаю.

– Мне всегда казалось, что между вами что-то есть, – призналась подруга, – в тот день, когда он подарил и подписал тебе книгу Тарковского я поняла, что он к тебе неравнодушен. В том числе поэтому я тогда так взорвалась.

– Думаешь? – спросила Ева, чье сердце забилось быстрее.

– Теперь сложно сказать, – пожала плечами Анна-Мария, – но что-то точно было.

– А ты… Ты случайно не знаешь, куда он мог исчезнуть?

Спрашивая об этом одного за другим, она чувствовала себя следователем из «Червя», странного тяжеловесного мистического романа Фаулза, составленного в форме протокола. От каждого по крупице информации и, возможно, что-то прояснится. Вдруг все, кроме нее знали о том, что готовится? Блестящая теория заговора, идеальное преступление. Но она не увидела и тени настоящего знания в лице подруг, если, конечно, та не блефовала.

– Он никому не сказал, Ева, и уж тем более мне. Мы никогда не были так близки, как вы с ним.

– Да ладно тебе, – смутилась она, почувствовав иррациональный прилив гордости. Будто эта мнимая близость чем-то ей помогла, привнесла в жизнь что-то кроме нового трофея разочарования. Ее полка и так еле выдерживала вес предыдущих.

В тот вечер они расстались на хорошей ноте – не то что с Пьетро. Анна-Мария собиралась переехать к нему в конце лета, когда уладит все дела в Неаполе. Они решили, что тогда и встретятся в следующий раз, соберут