Сигнал сбора - Уильям Форстен

Эти слова заставили его призадуматься. Когда корабль подошел ближе к берегу, чтобы повернуть за излучину реки, он обратил внимание, что большинство крестьян были босы или же их ноги были обмотаны какими-то тряпками, обвязанными кожаными полосками. Одежда их состояла из одной длинной рубахи, спускавшейся до колен и перевязанной в поясе обрывком веревки. Все мужчины были бородаты, у немногочисленных стариков бороды спускались аж до пояса. Женщины были одеты так же, как мужчины, разве что их волосы иногда прикрывал яркий платок, а у девушек пояс перехватывала цветная полоска ткани.

Все они издавали вопли ужаса, слыша свистки парохода. Крики «янки, янки» преследовали их судно на всем пути от пристани до города, и Эндрю приветственно махал крестьянам рукой. Некоторые из них осмеливались робко помахать в ответ.

После очередного изгиба реки с палубы «Оганкита» послышался восхищенный рев американцев, а Кэтлин задержала дыхание при виде удивительного зрелища, открывшегося ее глазам. В лучах рассвета золотые купола суздальских церквей просто ослепляли.

— Боже мой, да это же сказочное царство, — радостно воскликнула она, и Эндрю не мог с ней не согласиться. Хотя он уже раз шесть бывал в городе, вид Суздаля все еще поражал его — так непохоже это было на все, что он видел раньше.

Миновав южные укрепления, «Оганкит» пошел вдоль городских стен, на которых расположились тысячи зрителей, чьи восторженные крики почти заглушили свистки парохода. Разноцветные вымпелы, развевавшиеся на стенах Суздаля, удачно гармонировали с сигнальными флагами корабля, создавая атмосферу праздника.

Эндрю находил это утро исключительно приятным, особенно из-за того, что западный бриз относил в сторону вонь с городских улиц.

Вдоль набережной располагались десятки причалов, и Тобиас направил «Оганкит» к самому длинному из них, который выдавался в реку ярдов на пятьдесят.

Корабельные канаты были быстро затянуты вокруг кнехтов, а для надежности Тобиас приказал опустить якорь. Механики погасили котлы, и из трубы вырвалось облако пара, заставившее отшатнуться Суздальцев, сгрудившихся на пристани. Ивор отметил это еще одной серией свистков.

— Хоть бы уж наконец угомонился, — шепнула Кэтлин Эндрю.

— Он чуть не свел меня с ума, — признался Эндрю. — Я сейчас должен отправиться к нему на пир, — продолжил он. — Не хотите составить мне компанию, чтобы скоротать время до нашей прогулки по городу?

Кэтлин бросила на него лукавый взгляд:

— Вы предлагаете мне сопровождать вас для соблюдения официального протокола или здесь кроется что-то еще, полковник Кин?

Захваченный врасплох ее прямотой, Эндрю не нашелся, что сказать. Он почувствовал, что не может оторвать взгляда от ее печальной улыбки и мягких волнистых волос, светившихся золотом в отблесках утреннего солнца. На мгновение у Эндрю перехватило дыхание, но тут же он вновь обрел свою обычную невозмутимость, так как понял, что Кэтлин окружила себя стеной, преодолеть которую он пока не в силах.

— Понимайте, как хотите, — наконец ответил на ее вопрос Эндрю.

Рядом с ними были спущены сходни, и первым по ним спустился Ивор, могучим ревом приветствуя своих подданных, которые отозвались возгласами восхищения при виде храбрости своего владыки, не убоявшегося машины янки.

— Пора идти, — с дрожью в голосе произнес Эндрю, предлагая ей руку, чтобы помочь спуститься. Кэтлин секунду колебалась, смотря ему прямо в глаза, будто ища в них что-то.

— Не сближайтесь со мной, Эндрю, — прошептала она. — Я не могу допустить этого.

Она приняла его руку, они вместе спустились на пристань и направились в город.

— Потрясающе! — воскликнула Кэтлин, когда они повернули за угол и оказались на узкой улочке кожевников.

При виде двух янки стихли зазывные крики торговцев, и все с любопытством уставились на них. Эндрю вдруг пришло в голову, что его однорукость прибавляет ему загадочности в глазах Суздальцев. Некоторые женщины касались пустого рукава его мундира, а затем низко кланялись, осеняя себя крестным знамением. Но еще больший интерес у толпы вызывала идущая рядом с ним женщина, а ее одежда стала поводом для нескончаемого потока удивленных возгласов. Кэтлин отнеслась к этому с пониманием, время от времени останавливаясь, так что все женщины могли пощупать ее кринолиновое платье и обменяться замечаниями по поводу волшебного материала, из которого оно было сшито. Эндрю не смог удержаться от смеха, когда одна сгорбленная старушка зашла в своем любопытстве так далеко, что подняла подол платья Кэтлин и что-то возбужденно заверещала, указывая на изнанку юбки. Медсестра покрылась румянцем, когда остальные женщины, не прерывая беседы, тут же опустились на колени и стали заглядывать ей под платье. В итоге Эндрю просто вырвал Кэтлин из круга обступивших ее женщин, но старуха с товарками преследовали их несколько кварталов, очевидно рассчитывая, что им удастся еще раз произвести осмотр. В конце концов он просто откупился от них медной монеткой.

День давно перевалил за половину, и Эндрю испытывал сожаление при мысли о том, что он скоро закончится. Пир у Ивора довольно быстро стал превращаться в заурядную пьянку. Но, к счастью, ему удалось улизнуть под предлогом, что он обещал показать город мисс О'рэйли.

Собственно говоря, Эндрю и сам толком Суздаля не видел, так как во время своих предыдущих посещений он направлялся прямо во дворец, проводил там переговоры с Ивором и тут же возвращался обратно в форт. Сегодня впервые с тех пор, как они попали в этот мир, он позволил себе выходной, чтобы осмотреть город и провести время в обществе женщины, — впервые с начала войны.

Раньше он был для этого слишком занят — по крайней мере, именно так Эндрю говорил в мирное время. Рядом с женщинами он всегда ощущал себя не в своей тарелке. Эндрю слишком переживал по поводу своей долговязости и чересчур ученого вида, и ему казалось, что он никогда не встретит свою любовь. Друзья искренне желали ему помочь и представляли его разным девушкам, но эти знакомства никогда не вырастали в нечто большее.

Только однажды он испытал настоящее чувство — с Мэри. Это случилось за год до войны. Его ухаживания были недолгими, но очень бурными. Они заключили помолвку и назначили свадьбу на весну шестьдесят первого года. Он верил ей больше, чем кому бы то ни было, никогда не сомневался ни в едином ее слове и трепетал при мысли о том, что должно произойти после свадьбы.

Однажды вечером, за пару недель до свадьбы, он собирался поработать над текстами лекций, но все его мысли были только о ней, и, бросив занятия, он решил навестить ее. Эндрю знал, что ее родителей нет дома, но они доверяли ему и не возражали против того, чтобы он находился с ней наедине. Дверь была приоткрыта, и он вошел, решив удивить ее своим неожиданным появлением.

Из ее спальни доносились звуки, которые ни с чем нельзя было перепутать, звуки, которые, как он мечтал, будет слышать лишь он один. В ярости Эндрю ворвался в ее комнату, ему надо было знать все. Впоследствии он об этом жалел, ибо воспоминания о своей невесте в постели с другим все еще преследовали его.