Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Корабельная служба формировала особые свойства «флотского характера». Постоянное пребывание в ограниченном пространстве корабля и в тесном матросском кубрике требовало проявления взаимной терпимости и формировало особый «моряцкий» характер. Его черты:

— спаянность морского братства («братишки»), готовность прийти на помощь «своему» в любой обстановке («полундра»);

— особенная лихость, бравада, раскованность с элементами показной приблатненности;

— убежденность в превосходстве своего рода войск.

Эти черты прослеживаются в литературе довоенных и военных лет (Л. Соболев, А. Новиков-Прибой, В. Вишневский). Они легко различаются в довоенном фильме «Мы из Кронштадта».

Мне кажется, что немалую роль играли методы формирования морских бригад по сравнению с другими родами войск. Моряки, направляемые флотом для участия в боях на суше, составляли подразделения, спаянные совместной службой на кораблях. Их возрастной состав был примерно одинаков.

Пополнения сухопутных войск поступали из запасных полков и пересыльных пунктов маршевыми ротами, состав которых формировался случайным образом из людей, ранее никогда вместе не служивших, относившихся к разным возрастным категориям: призывники старших возрастов и только что достигшие призывного возраста, поступавшие из госпиталей бывалые фронтовики.

Вероятно, определенное влияние оказывал и образовательный уровень моряков. Как правило, он был значительно выше, чем в других родах войск: служба на боевых кораблях, связанная с обслуживанием сложной техники, требовала минимального уровня общеобразовательной подготовки. Значительная же часть красноармейцев в стрелковых дивизиях, в лучшем случае, окончили начальную школу (школа первой ступени — три класса), церковно-приходские школы или курсы ликбеза, были и совсем неграмотные крестьяне.

Полагаю, специалисты-историки найдут, чем дополнить или как опровергнуть мои соображения.

Такова «ода» старого кавалериста соратникам-морякам.

В казарме — длинном одноэтажном бараке — те же нары, что в пересыльном пункте Казани, правда двухэтажные. Теснота и духота. Кормили плохо. Наиболее калорийной частью рациона питания была пайка хлеба — 650 граммов. Курильщики страдали от отсутствия табака. Дневная порция позволяла завернуть лишь 4–5 самокруток. Я, некурящий, сначала отдавал свой табак, затем, заглушая голос совести, менял его на дневную порцию сахарного песка.

После нескольких дней ожидания, наконец, в составе небольшой группы из пяти человек получил направление в Ковров, в запасный кавалерийский полк. Двое из нас — бывшие кавалеристы, выписанные из госпиталя, один — казах, старший сержант, ранее служил в пехоте, но природный кавалерист, с детства приученный к лошадям, другой — только что мобилизованный житель Петушков, адвокат, и я. Почему меня сочли пригодным для службы в кавалерии, можно только гадать. Возможно, сыграли роль мои злополучные краги, придававшие мне вполне кавалерийский вид…

Ехать нам следовало самостоятельно. Выдали нам аттестаты, по которым нужно было в Москве получить сухой паек, и мы отправились. Разговорившись, приняли к исполнению такой план: житель Петушков пригласил всех к себе переночевать, после чего отправиться по месту назначения. Имея в виду то, что направления нам были выписаны каждому индивидуально, я не присоединился к адвокату и поехал в Москву в одиночку.

Я не знал, что близкие друзья моих родителей Рогожкины не уехали в эвакуацию, и не решился ехать к ним в Лосиноостровскую. Но в Москве оставалась знакомая моих родителей еще по ссылке Мария Карповна Калинина, занимавшая какой-то важный пост в Наркомате продовольствия, возглавляемого Микояном. В 1930 году, будучи проездом в Москве, мы с отцом и матерью посетили ее, в то время обучавшуюся в Тимирязевской академии. Она жила с мужем, впоследствии застрелившимся, бывшим моряком, и дочерью Волей в комнате общежития. Помню, как меня за какой-то проступок выставили в коридор, где я ревел, вызывая сочувствие соседей. Затем мы гуляли в парке академии. Во время пребывания в Ростове Калинина жила в Новочеркасске, работала там директором сельскохозяйственного техникума. Она часто посещала Файкиных, и я несколько раз гостил у нее в Новочеркасске.

Узнав через справочное бюро адрес Марии Карповны (Большой Комсомольский пер., д. 6, здесь жили многие ответственные работники наркоматов), я вечером явился к ней. Открыв мне дверь, она, побледнев от неожиданности, воскликнула: «Борис!» В те годы я был очень похож на отца.

Переночевал у нее, очень вкусно поел, казалось, давно забытым домашним варевом, утром отправился получить причитающиеся по аттестату продукты и сел на поезд, следовавший с Курского вокзала. Через несколько часов с был уже в Коврове.

Мы красные кавалеристы, и про нас

Былинники речистые ведут рассказ…

На вокзале дежурный военной комендатуры (запомнился своей колоритностью — однорукий капитан с общевойсковыми полевыми погонами и буденновскими усами, но лысый или чисто выбритый), взглянув на мои проездные документы, сказал:

— У меня провожатых нет, сам дойдешь, не заблудишься. Поднимись на горку, что за вокзалом, и топай по улице, прямо ведущей от него вверх. Через полчаса ходу увидишь справа КПП 2-го кавалерийского полка.

Последовав этому совету, я действительно вскоре достиг окраины города и на опушке соснового леса остановился у ворот, никакой надписью или вывеской не обозначенных, но у которых топтался красноармеец с шашкой на боку. Кто еще, кроме кавалеристов, может быть вооружен шашкой? Я, не сомневаясь в том, что адресом не ошибся, обратился к нему.

Вызванный им дежурный принял у меня документы, завел в крошечную комнатушку (стол, стул и портреты Сталина, Буденного и Городовикова) и велел дожидаться.

Наверное, не меньше двух часов я скучал в обществе трех усачей, грозно взиравших на меня с портретов.

Появился еще один солдатик с шашкой, сказал:

— Пойдем. Мне приказано отвести тебя в карантин.

Пошли вдоль опушки соснового леса, пока не достигли странного сооружения: ворота, наглухо закрытые, но с открытой настежь калиткой. Ворота — в отсутствующей изгороди, надпись на них «Химполигон».

Где-то неподалеку за лесом слышались автоматные очереди и отдельные винтовочные выстрелы.

— Там испытательный стенд оружейного завода, — пояснил мне сопровождающий.

Обошли ворота. Оказались на просторной поляне с расположенными без всякого порядка землянками. От одной из них отделилась фигура с погонами старшины и с неизменной шашкой на боку. Получив от сопровождающего пакет с документами, он сказал:

— Выбирай любую свободную землянку и располагайся. Придет командир карантинного эскадрона гвардии старший лейтенант Али и скажет, что делать дальше.

Пошел я выбирать свободную землянку и увидел знакомое лицо — адвоката из Петушков.