Пой,даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис

Дом в Мофоло, про который мальчик рассказал Нотандо, оказался пуст, а мужчина, которого в последний раз видели с Номсой и Фумлой, исчез. Его простыл и след, и Белый Ангел – моя единственная надежда.

Меня предупредили, что полицейские патрулируют этот район по ночам, чтобы защитить богатых белых от нищих черных, особенно после того, что произошло в Соуэто. Говорили, что белым стало неспокойно в их королевских кроватях, за высокими заборами их особняков: они знают, что черные взбунтовались в районе, до которого от их утопии меньше тридцати километров. Кажется, они чувствуют себя в большей безопасности, зная, что люди с оружием защитят их от врага, который за оградами их домов, но я спрашиваю себя, не боятся ли они того врага, что внутри.

А как же горничные, садовники, кухарки и няни? Как же все те чернокожие, в которых они так отчаянно нуждаются, чтобы содержать свои большие дома в чистоте, а щегольские машины – отполированными до блеска? Как же персонал, который спит в крошечных каморках для прислуги? Неужели они думают, что скудное жалованье, дурное обращение и вчерашние объедки купят преданность слуг? Даже самый глупый mampara[50] знает, что если держать собаку впроголодь и бить ее, то рано или поздно животное набросится на хозяина.

Пробираясь по улице, которая вся – безупречно ухоженные лужайки и пышные сады, я надеюсь, что форма, в которую я одета, поможет мне выглядеть так, будто у меня есть право здесь находиться. Форму я одолжила у подруги Линдиви. Поверх нескольких слоев трикотажа натянула бледно-голубое платье с застежкой спереди и дополнила его белым фартуком и doek. Как хорошо, что Номса не видит меня сейчас.

Зажигаются уличные фонари, белые катят по домам в своих блестящих машинах. Я прохожу мимо нескольких мужчин, по виду – садовников, и здороваюсь с каждым по обычаю. “Molo. Unjani?”[51] Один из мужчин откликается, говорит, что ему не удалось устроиться жить во владениях нанимателя, так что он направляется домой, в Соуэто. Я желаю ему безопасного путешествия. “Hamba kakuhle”[52].

Метрах в двухстах от цели я слышу визг автомобильных покрышек – машина едет слишком быстро. Угрожающий пронзительный звук хищной птицы на охоте. Я оборачиваюсь, и у меня перехватывает горло: это страшный желтый фургон kwela-kwela[53], о которых меня предупреждали, – на таких полиция ездит проверять пропуска в зону для белых. У меня нет выданного полицией разрешения покинуть бантустан Транскей. Я в Йоханнесбурге нелегально. Если меня задержат, то арестуют.

Фургон останавливается рядом с садовником, с которым я несколько минут назад поздоровалась. Из машины выпрыгивает полицейский, за ним выскальзывает черная собака. Полицейский светит садовнику фонариком в глаза. Его голос слышен по всей улице, но точных слов я не могу разобрать. Мне и не нужно, я знаю, что полицейский требует у садовника пропуск.

Я прибавляю шагу. Надеюсь, бедняга задержит полицейских настолько, что я успею попасть за ворота, прежде чем фургон нагонит меня, но вот хлопают дверцы и мотор набирает обороты. Наверное, садовник быстро предъявил действующий пропуск, а теперь полицейские направляются ко мне. Сегодня мне не повезет.

Мне хочется побежать, ворота так близко – и все же недосягаемы. Остается всего десять метров, когда фургон с визгом тормозит рядом, дверцы снова открываются. Боль в груди, которая ослабла в последние несколько дней, внезапно просыпается.

– А ну стой. Пропуск! – Приказ звучит на африкаанс, я понимаю этот язык, но останавливаюсь и оборачиваюсь медленно. Поднимаю руки и делаю вид, что не знаю этого языка.

Мне в лицо суют фонарик, и я отшатываюсь от яркого света. Полицейский переходит на английский и повторяет требование, и я пожимаю плечами, снова разыгрывая непонимание. Полицейский зовет кого-то в фургоне; задняя дверь открывается и на этот раз выпускает чернокожего полицейского, который присоединяется к нам.

Я слышала об этих людях, которые носят презренную форму угнетателей и работают на полицию. Людях, что размахивают дубинками, но чье настоящее оружие много опаснее винтовок: слова, произнесенные на нашем языке, оборачиваются против нас, их используют, чтобы угнетать и унижать нас. Предатели, которые за жилье и хорошее жалованье продали свои души белому дьяволу. Я слышала, что в день восстания некоторые из полицейских, стрелявших в толпу, были черными; при мысли о таком предательстве меня всю переворачивает.

Следом за черным полицейским из фургона выпрыгивает собака; приближаясь ко мне, она начинает рычать, и я вопреки здравому смыслу опускаю глаза. При виде ее больших белых зубов, оскаленных в рыке, я снова переношусь в день восстания в Соуэто, и мне приходится подавить острое желание повернуться и побежать. Я заставляю себя оторвать взгляд от собаки и снова взглянуть на черного полицейского.

– Где твой пропуск? – спрашивает он на сото.

Я не отвечаю, и он повторяет вопрос на коса.

Мне хочется плюнуть ему в лицо, но я слишком напугана. Если меня арестуют, я не смогу спасти Номсу. Поэтому я смотрю полицейскому в глаза и тихо спрашиваю:

– Гордится ли тобой твоя мать?

Потом я поворачиваюсь к белому полицейскому и обращаюсь к нему по-английски:

– Я работаю в этом доме, baas, а пропуск забыла у себя в комнате.

Полицейский выглядит удивленным, но, прежде чем он успевает что-нибудь ответить, черный полицейский, разозленный моим неуважением, произносит:

– Ты знаешь, что должна держать пропуск при себе постоянно.

– Я только ненадолго вышла в магазин. Не думала, что он мне понадобится.

– Врешь. Если ты ходила в магазин, sissi, то в какой именно? И где твои сумки?

– Я тебе не сестра, иуда, и я не нашла, что искала, поэтому ничего не купила.

Белый полицейский начинает что-то говорить, но замолкает на полуслове – ворота вдруг открываются. Кровь леденеет у меня в жилах. Вот и конец спектаклю. Я надеялась, что мне разрешат зайти во владение и я попробую сбежать другим путем, пока полицейские будут дожидаться, что я вернусь с пропуском. Но кто бы сейчас ни вышел из ворот – он подтвердит, что я здесь не работаю.

Из ворот выходит черный охранник; он скромно приветствует полицейских. При виде собаки он пугается, особенно когда она начинает лаять, но с улыбкой обращается к белому полицейскому, который, кажется, главный.

– Добрый вечер, baas. Могу я помочь вам решить затруднение?

– Не лезь не в свое дело, если не хочешь, чтобы тебя тоже арестовали.