Праздник, который всегда с тобой - Эрнест Хемингуэй

Она была официально любезна с Хэдли и со мной, но мысленно,казалось, все еще была на вечеринке, с которой возвратилась утром. И Скотт иона, по-видимому, считали, что наша поездка со Скоттом прошла чрезвычайновесело. — Раз вы так замечательно прокатились, то, по справедливости, и я могланемножко повеселиться с друзьями в Париже, — сказала она Скотту. Скоттразыгрывал гостеприимного хозяина, и мы съели очень плохой обед, которыйскрасило вино, но не слишком. Его дочка была белокурая, пухленькая, крепкая иговорила с сильным акцентом лондонских окраин. Скотт объяснил, что ей взялиняню-англичанку, так как он хотел, чтобы она, когда вырастет, говорила, какледи Диана Мэннерс.

У Зельды были ястребиные глаза и тонкие губы, а выговор иманеры выдавали в ней уроженку Юга. По ее лицу было видно, как она время отвремени мысленно переносилась на вчерашнюю вечеринку, а возвращалась она оттудасо взглядом пустым, как у кошки, потом в глазах ее появлялось удовлетворение,удовлетворение пробегало по тонким губам и исчезало. Скотт разыгрывалзаботливого, веселого хозяина, а Зельда смотрела на него, и глаза ее и роттрогала счастливая улыбка, потому что он пил вино. Впоследствии я хорошо изучилэту улыбку. Она означала, что Зельда знает, что Скотт опять не сможет писать.

Зельда ревновала Скотта к его работе, и по мере того, как мыузнавали их ближе, все вставало на свое место. Скотт твердо решал не ходить наночные попойки, ежедневно заниматься гимнастикой и регулярно работать. Онначинал работать и едва втягивался, как Зельда принималась жаловаться, что ейскучно, и тащила его на очередную пьянку. Они ссорились, потом мирились, и онходил со мной в дальние прогулки, чтобы оправиться от алкогольного отравления,и принимал твердое решение начать работать. И работа у него шла. А потом всеповторялось снова.

Скотт был влюблен в Зельду и очень ревновал ее. Во времянаших прогулок он снова и снова рассказывал мне, как она влюбилась в морскоголетчика. Но с тех пор она ни разу не давала ему настоящего повода ревновать еек мужчинам. Этой весной он ревновал ее к женщинам и во время вечеринок наМонмартре боялся мертвецки напиться и боялся, что то же произойдет с ней.Однако мгновенное опьянение было их главным спасением. Они засыпали от дозыспирта или шампанского, которая не оказала бы никакого действия на человека,привыкшего пить, и засыпали, как дети. Я не раз видел, как они теряли сознание,словно не от вина, а от наркоза, и друзья-иногда шофер такси — укладывали их впостель; проснувшись, они чувствовали себя отлично, потому что вы пили не такуж много, чтобы причинить вред организму. Но потом они утратили этоспасительное свойство. Теперь Зельда могла выпить больше, чем Скотт, и Скоттбоялся, что она мертвецки напьется в компании, с которой они общались тойвесной, или в каком-нибудь из тех мест, какие они посещали. Ему не нравились ниэти люди, ни эти места, но ему приходилось пить столько, что он терял контрольнад собой и терпел людей и места, где они бывали, а потом он уже пил, чтобы незаснуть, тогда как прежде давно бы впал в бесчувственное состояние. В концеконцов он все реже и реже работал по-настоящему.

Но он все время пытался работать. Каждый день он пытался,однако у него ничего не получалось. Он винил Париж-город, лучше которого дляписателей нет, и он верил, что есть место на земле, где ему с Зельдой удастсяначать жизнь заново. Он вспоминал Ривьеру, какой она была, пока ее незастроили, голубые просторы ее моря, песчаные пляжи, сосновые рощи иЭстерельские горы, уходящие в море. Он помнил Ривьеру такой, какой она была,когда они с Зельдой впервые открыли ее.

Скотт рассказывал мне о Ривьере и говорил, что мы с женойдолжны непременно поехать туда следующим летом, и как мы будем там жить, и какон подыщет для нас недорогой пансионат, и как мы оба будем работать каждыйдень, купаться, валяться на песке, загорать и выпивать только по аперитивуперед обедом и перед ужином. Зельда будет счастлива там, сказал он. Она любитплавать и прекрасно ныряет-ей нравится такая жизнь, и она захочет, чтобы онработал, и все устроится. Они с Зельдой и дочкой непременно поедут туда летом.

Я пытался убедить его писать рассказы в полную силу, а неподгонять их к шаблонам, как, по его словам, он делал.

— Вы же написали прекрасный роман, — сказал я ему, — и вы неимеете права писать дребедень.

— Но роман не расходится, — ответил он, — и я должен писатьрассказы, такие рассказы, которые можно продать.

— Напишите самый лучший рассказ, на какой вы толькоспособны, и напишите его честно.

— Я так и сделаю, — сказал он.

Однако ему еще везло, что он вообще мог работать. Зельда непоощряла тех, кто ее домогался. Но это ее развлекало, а Скотт ревновал и ходилс ней повсюду. Это губило его работу, а она больше всего ревновала его кработе.

Весь конец весны и начало лета Скотт пытался работать, ноему удавалось это только урывками. Когда я виделся с ним, он всегда был весел,иногда надрывно весел, остроумно шутил и был хорошим собеседником. Когданаступали особенно черные дни, я выслушивал его жалобы и старался внушить ему,что стоит только заставить себя, и он снова будет писать так, как он можетписать, и что только смерть непоправима. Он посмеивался над собой, и пока онбыл способен на это, я считал, что он в безопасности. За это время он написалодин очень хороший рассказ-"Богатый мальчик", и я был убежден, что онможет писать даже лучше, как это потом и оказалось. Летом мы были в Испании, ия начал первые наброски романа и окончил его в сентябре уже в Париже. Скотт иЗельда жили на Антибском мысе, и осенью, когда мы встретились в Париже, яувидел, что Скотт очень изменился. Он не бросил пить на Ривьере, и теперь былпьян не только по вечерам, но и днем. Он уже не считался с тем, что другиеработают, и приходил к нам на улицу Нотр-Дам-де-Шан и днем и вечером, когдабывал пьян. Он стал вести себя очень грубо с теми, кто стоял ниже его или когоон считал ниже себя. Как-то он пришел на лесопилку с дочкой-у няни-англичанкибыл выходной день, и за ребенком смотрел Скотт, — и на лестнице девочка сказалаему, что ей нужно в уборную. Скотт стал раздевать ее тут же, и хозяин, жившийнад нами, вышел и сказал:

— Мосье, туалет прямо перед вами, слева от лестницы.

— Да, и я суну тебя туда головой, если ты не уберешьсяотсюда, — ответил Скотт.