Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

на месте нет, принимает его первый заместитель, Андрей Семиков — симпатичный молодой человек в белой рубашке. Восстановление кровли сгоревшего дома он держит на личном контроле и, говорит, очень переживает за судьбу жителей Советской, 30.

— После пожара администрацией было инициировано обследование дома, — устало, канцелярским языком, объясняет ситуацию чиновник. — Мы получили заключение, ввели ЧС, составили сметные расчеты и проектное решение. Отдали его в центр проектных экспертиз. Потом документы нам вернули, сославшись на градостроительный кодекс, и нам пришлось полностью делать проект реконструкции кровли. Мы за муниципальные средства разработали проект, отдали его на прохождение госэкспертизы. Время чуть-чуть затянулось, это небыстро. После этого мы отправили документы в правительство Калининградской области, они выделили 70% средств на реконструкцию, а мы тридцать — всего около трех миллионов рублей. Работы внесены в план-график, документы будут переданы в агентство по закупкам и торгам при правительстве области для проведения конкурсных процедур, ну, еще будет проверка документации...

— И все это время люди живут с дырявой крышей и заплесневелыми стенами.

— Мы предлагали им жилье.

— В нем невозможно жить.

— Да, я понимаю. Но, поверьте, нами выполнено все, мы не упускали нигде ни минуты, правда. Советскую, 30 я взял лично на свой контроль, все, по всем пунктам. Но, к сожалению, законы у нас такие, что все небыстро.

— Этот дом горел три раза, и есть еще на этой улице сгоревшие дома, вам это не кажется странным?

— Кажется, но правоохранительные органы работают над этим...

— Когда и если кровлю восстановят, кто будет делать ремонт в квартирах? Целый год по стенам течет вода, там грибок повсюду.

— Собственники.

Еще Андрей Семиков рассказал, что каждый пожар — сильный удар по бюджету, который невелик. Комбинат перечисляет большую часть средств в федеральный бюджет, Янтарному остаются небольшие поступления от НДФЛ и туризма, который развивают, как могут. Засыпанный песком променад, по словам мэра, будут реконструировать, сейчас направили в Евросоюз запрос на согласование работ — хотят поднять на полтора метра над пляжем.

— Это везде так. Зато у нас есть пляж и море, — подводит итог чиновник.

ЧЕЛОВЕК НИЧЕГО НЕ СТОИТ

Нина Васильевна живет неподалеку от спуска на променад. Но на море гулять не ходит, надо сливать дома ведра. Уговариваю ее выйти подышать морским воздухом.

Впереди семенит и оглядывается ее верный пес. А Нина Васильевна по привычке смотрит в песок — вдруг янтарь? Мелкие желтые камушки будто знают, кто может сделать из них бусы, и «бросаются» под ноги Нине Васильевне.

— Почему вы такие бедные, когда вокруг столько богатства?

Нина Васильевна долго смотрит в море, а потом говорит:

— Потому что отдельно взятый человек сейчас ничего не стоит. Как и вот этот отдельно взятый камушек янтаря. Мы больше пользы стране принести не можем, все, отработанный материал, в топку.

Напоследок мы заходим к Нине Васильевне на чай. Она зарывается в сервант и достает маленькую керамическую мисочку. «Сейчас покажу вам камушки, кое-что у меня осталось». Высыпает на диван содержимое: несколько янтарных замочков и горстка бусин: каленые (рыжие), естественные (белые) — всего штук шесть.

— Это все, что у вас осталось после того, как вы полжизни отработали на комбинате? — спрашиваю Нину Васильевну.

— Да, — отвечает бабушка и высыпает камни мне в ладошку. — На, возьми на память. Вот, красивый какой есть, с прожилками!

Я не могу забрать у нее последнее. Она смеется:

— Дочка, зачем они мне? Они мне ни туда ни сюда, их не соберешь, не продашь. И новый дом на них не купишь.

Я говорила себе, что не привезу из Янтарного янтарь. Но привезла в Москву шесть самых дорогих на свете янтарных бусин.

ЦЕНА ЧЕЛОВЕКА

История о Нине Васильевне из Янтарного — одна из немногих, после которых меня накрыло желание уйти из социальной журналистики. Я до сих пор помню запах плесени в ее дырявом доме. Сырой, душный, резкий. Помню ощущение мокрой зеленоватой слизи на пальцах после того, как коснешься стен. Мы с фотографом Аней Иванцовой жили в шикарном отеле «Шлосс» неподалеку. Винтовая лестница, мрамор, хрусталь, дорогая мебель, огромные окна. Таких домов и отелей в Янтарном много. В них каждое утро просыпались довольные жизнью люди, а маленькая Нина Васильевна в это время (и всю ночь с перерывами) таскала с чердачного этажа ведра и бутылки с дождем. Рядом было море. Но Нина Васильевна не ходила на море. Она боялась покидать дом — вдруг подожгут то, что осталось? И когда я, сидя в ее старом, продавленном кресле среди плесени и духоты, расспрашивала бабушку о жизни и работе, она отвечала как-то недоверчиво.

Нина Васильевна не понимала, зачем мне все это рассказывает. «Ну что ты, девочка, можешь тут поделать?» Я сама, если честно, плохо понимала. Но точно знала, что мы должны рассказывать о таких вот Нинах Васильевнах. Обычных людях, которые всю жизнь вкалывали и заслужили спокойную, уважительную старость. Постепенно героиня все же прониклась ко мне. И в последний день во время беседы вдруг достала из серванта керамическую мисочку и высыпала мне в ладошку шесть янтарных бусинок. Это было все ее богатство, нажитое за 45 лет тяжелой работы на янтарном комбинате. Она их хранила много лет, а потом вот решила подарить мне. Я была очень растрогана. На фоне серо-зеленых заплесневелых стен Нины Васильевны эти яркие желтые камушки резали глаз.

Я понимала: все, что у Нины Васильевны осталось после долгих лет пахоты во имя великой, прости господи, страны, уместилось у меня на ладони. Сжимала эти бусины в кулаке, хватала ртом воздух и с трудом держалась, чтобы не зареветь. Дома я положила их горсткой на полку, на видное место. И каждый день на них смотрела. Я не знала, что с ними делать, но чувство было такое, что эта горстка обработанных на станке Ниной Васильевной камней — бесценное сокровище. Да и сама бабушка тоже сокровище, жаль, понимает это только подобранный ею пес, который следует по пятам всюду, куда бы она ни пошла.

ЭТА СТАТЬЯ НИКОМУ НЕ НУЖНА

Я написала материал, сдала. За день до выхода в сотый, наверное, раз, посмотрела на бусины, и тут меня накрыло. Я позвонила редактору Инне Кравченко и заревела в голос.

Я почти не помню, что ей тогда говорила. Что-то о том, что эта статья, эта бабушка никому не нужны. Что все будут продолжать жить в своих шикарных домах,