Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин

– Так эти же… Которые с весны сидят. Ещё царские.

– Так тоже министры. Сейчас такой кавардак…

– Ну-у-у, – Серёгин чешет затылок. – Ладно. Давай их!

– Эй, на шлюпке, табань! – матрос Егор заворачивает Терещенко и Рутенберга обратно к камере.

– Почему?! – кричит Рутенберг. – Ему надо в больницу. Он болен. У него жар! Это безобразие! Требую коменданта!

Матрос Егор, молча, прикладом вталкивает их в камеру. Лязгает засовом и торопится к камере номер восемь. По записке вызывает тех, кто дал ему кисет. Из камеры выходят очень довольные два чиновника царского правительства. Торопливо садятся в санитарную машину марки «Джефере». Шофёр – уже знакомый по станции Дно «мордатый».

Машина выкатывается за ворота Петропавловской крепости. Им вслед смотрит комендант Серёгин и матрос Егор. Серёгин протягивает руку.

– Давай сюда!

– Так это… – мнётся матрос Егор, но отдаёт кисет.

– Не бзди. Поделим.

Туман. Дождь. Санитарная машина переезжает мост. Сворачивает в переулок. Едет вдоль глухой каменной стены завода. Впереди возникает толпа, которая с криками движется на машину. Шофёр выскакивает и убегает. Толпа вламывается в машину. Вытягивают чиновников. Бьют. Убивают.

Тут из-за угла выезжает грузовик как бы с красногвардейцами. Они стреляют в воздух и толпа аккуратно разбегается.

Из пролома в стене выходит Сталин. Подходит к разбитой машине. Смотрит на трупы. Дождь. Всё мокро, грязно, склизко.

– Не те! – матерится Сталин на осетинском языке.

Подбегает тот самый сбежавший шофёр – «мордатый». Разводит руками:

– Кого посадили, тех и повёз, – он смотрит на убитых. – Эх, быстро их, голубчиков. Это же кому скажи, не поверят…

Сталин бросает на него взгляд. Отходит и даёт команду своему помощнику. Как раз тому, кто командовал убийством:

– Разобраться в Петропавловской крепости. Чтобы комар носа…

Начальник караула Серёгин сдаёт заместителю списки арестованных. Они идут мимо камер.

– Вот здесь, здесь. Эти двое уже отправлены утром…

– А ты куда, Серёгин?

– Да вот… Даже машину прислали. Забирают в Смольный. Чем-то большим буду командовать.

Дождь. Комендант Серёгин вместе с матросом Егором, который принёс ему кисет с золотыми монетами, садятся в машину. Шофёр – всё тот же «мордатый». Машина выкатывается за ворота.

Дождь. Машина едет по пустой набережной. Останавливается. Серёгина и Егора, уже зарезанных, выносят из машины. Перед тем как сбросить в Неву, их обыскивает «мордатый».

– Ну, чё ты там под дождём возишься?! – кричит из машины помощник Сталина.

– Чичас! – «Мордатый» аккуратно прячет в карман американские часы, берёт кисет, но не заглядывает вовнутрь. Сбрасывает трупы в реку и возвращается к машине.

– Голота! Вот только кисет.

– И это сгодится. Покурим! – смеётся помощник Сталина, забирает кисет.

Машина трогается.

Заместитель Серёгина с листами бумаги в руках:

– Ну, граждане министры, выходи с вещичками. Свободны будете! Представляться!

Каждый из министров, выходя, называет имя и фамилию. Очередь Терещенко.

– Терещенко! – называет себя Терещенко и идёт к выходу.

– Отставить! – командует заместитель Серёгина. – Терещенко здесь нет… – смотрит в другой лист. – Вот. Тут есть! Ты, буржуй, в «Кресты» едешь. Рутенберг! Тоже. Выходи сюда!

Министры шумно рассаживаются в подъехавший автобус. Терещенко и Рутенберга сажают в небольшой автомобиль.

Ленин и Сталин. В глубине подвала группа боевиков Сталина.

– А может и к лучшему, что их не того… Пока они живы… Те у кого документы, побоятся пускать их в дело, – тихо говорит Сталин.

– Только не надо оправдываться. Наломали дров, Джугашвили!

– Сталин, – тихо говорит Сталин. Ленин испытующе смотрит на него:

– Хорошо! Сталин! Ну, и где они сейчас? Заложники!

– Я их отправил в тюрьму «Кресты».

В углу подвала шум, крик в группе Сталина. Убивают кого-то.

– Что там такое?!

– Да тут в моей команде один говорливый затесался – поясняет Сталин.

– Неужели нельзя было подождать, пока я уйду! – возмущается Ленин.

Но вдруг он отстраняет Сталина. Проходит в угол подвала. Там с перерезанным горлом бьется в агонии тот самый «мордатый». Ленин смотрит, пока тело перестаёт биться. Сладострастная улыбка на лице. Смакует. Взгляд маньяка. Потом Ленин резко поворачивается, закладывает пальцы в жилетку знакомым ленинским жестом. Уходит, напевая что-то из оперетки «Сильва». Сталин смотрит вслед. А помощник Сталина обыскивает убитого. Достаёт часы Рутенберга и перекладывает себе в карман. К кисету с золотыми монетами.

Ленин протискивается сквозь круговорот галдящих, суетящихся людей. Проходит мимо раздающего указания Иоффе:

– Товарищ Крыленко, быстро в Броневой дивизион! Там буза! Пойми, Родной, у кого броневики, у того и город! – Подвойскому – Коля! Бери Чудновского и на Гатчину! Там разыщете Петерса и его латышей.

Иоффе входит к себе в комнату.

У стола с едой хозяйничает Ленин. Он наливает из термоса чай и организовывает себе бутерброд.

В дверь всовывается Подвойский. Кричит Иоффе:

– А можно роту из Семёновского полка прихватить?! Ребята просятся.

– В жопу семёновцев! В Гатчине нам нужны серьёзные бойцы, а не эта дезертирская шваль! Вперёд, Коля! И дверь прикрой! – Иоффе поворачивается к Ленину – Всё нормально, Владимир Ильич! Возникают вопросы…

– …и вы их блестяще решаете! Что с прессой?

– Все газеты закрыты. Все типографии опечатаны. Выставлены караулы.

– А мы ещё и Декретик им о прессе55. Этим писакам! Вы великий человек, Иоффе. И ваш профессор Адлер великий человек! Продолжайте, Дорогой! – он пьёт чай и жуёт бутерброд. – Как говорил генерал Трепов в девятьсот пятом году «патронов не жалеть»! И денег тоже. Нам дадут ещё!