Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин

Ленин останавливается перед дверью, ведущей в штаб. Там ор, звенят телефоны, и висит плотное облако табачного дыма. Ленин морщится, ёжится. Поворачивается и выходит через маленькую дверь в углу, ведущую на чёрный ход.

Входит Ленин, напевая. Его уже ждут. Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.

– Моя жена и прекрасный журналист Луиза Брайант – представляет Джон Рид.

– Ленин, – представляется Ленин с лукавой улыбкой. – Не миф! Нуте-с. Я обещал вам вчера? И как видите, сдерживаю слово. Вы первый журналист, берущий у меня интервью в первый день нового мира! Спрашивайте!

Джон Рид и Луиза Брайянт открывают блокноты.

ДИКТОР:

Джон Рид в августе 1919 года станет одним из основателей Коммунистической рабочей партии США. Приедет в Москву и будет избран членом Исполкома Коминтерна. 19 октября 1920 года умрёт в Москве. Официальная версия – тиф.

Терещенко и Рутенберга стригут наголо. Рутенберга стригут вторым, и когда он заходит в каптёрку за робой, то Терещенко уже облачён в рваную куртку размера на два больше и в короткие штаны с дырками. Рутенберг смотрит на Терещенко. Не может сдержать улыбки.

– Ты про «Мартына» слышал? – спрашивает он сурово каптёрщика.

– А то. Это ж ты «Мартын»?!

– Правильно. И за этого парня я стою. Понял?

Каптёрщик быстро подносит Терещенко пусть и не новые, но чистые и целые куртку и штаны в размер

Тюремный врач осматривает Терещенко:

– Слава Б-гу, не воспаление лёгких. Бронхит. Выпишу аспирин. Банки будем ставить. И у вас, Слава, Б-гу, просто царапина, – смотрит он рану на руке Рутенберга. – Счастливчики вы, господа. А что?! Вы разве не знаете? Сегодня утром везли двух арестованных чиновников министерства финансов из Петропавловской крепости в больницу. А толпа разъяренных рабочих машину остановила, перевернула. И их убили. Ужас, что делается, господа!

– А ведь это нас ждали разъяренные рабочие, – шепчет Рутенберг Терещенко. – Видите! Ваш Ленин держит слово!

Входит начальник тюрьмы. За ним маячат два матроса, на которых он всё время оглядывается:

– Здравствуйте, здравствуйте. С прибытием к нам. Перевязки сделаны, лекарства употреблены? Развести по камерам! Извините, но приказ «раздельное содержание».

Терещенко и Рутенберга ведут по тюремному коридору. Лязгают засовы. Двери камер закрываются. Терещенко оглядывается. Присаживается на топчан. Тишина.

ПРИМЕЧАНИЕ:

Все видения – воспоминания Терещенко в тюрьме должны быть выдержаны в лучших традициях киноромантизма. Всё изображение светится. Ярко, размыто. Приём: – кинокамера это взгляд Терещенко. Его наблюдение. Самого его в кадре не будет. Разве что иногда рука или нога…

Видения Терещенко:

Париж Подъём по лестнице через огромный букет роз. Дверь распахивает розовая от сна, смеющаяся Марго.

Пробег по набережной. Рука Марго в его руке.

Канны. Набережная Круазет. Проезд в автомобиле. Солнце в летящем по ветру шарфе Марго.

Вот Марго взбегает по трапу на яхту, оглядываясь на камеру.

Терещенко, небритый, заросший ходит по камере. Приоткрывается окошко в камеру. Надзиратель вбрасывает пакетик.

– От «Мартына» – шепчет он.

В пакетике маленький кисет с табаком, несколько кусочков бумаги для скрутки и спички. Терещенко учится сворачивать самокрутку. Получается. Закуривает.

Видения Терещенко:

Средиземное море. Волны океана плещут о борт яхты. Блики на воде. Шампанское искрится в бокалах. И опять улыбка Марго.

Монако. Казино Рулетка Роковая женщина напротив. Игровой стол накрывают чехлом (то есть казино проиграло). Извиняющийся толстяк – владелец казино – кланяется и кланяется. И говорит, говорит.

Санкт-Петербург Контора издательства «Сирин». Торжествующая сестра Пелагея рядом склонилась над первой книгой, изданной в издательстве «Сирин». И Александр Блок читает стих, а потом растроганный бросается с объятьями.

Киев. Рукоплещущая толпа горожан. Ножницы в руке, которые разрезают красную ленту. Это торжественное открытие консерватории.

Терещенко в камере. Смотрит в окно. За решёткой валит снег. Ветер. Открывает кисет, высыпает на бумажку остатки табака. Закуривает.

Видения Терещенко:

Украина. Усадьба Терещенко. Строгая мама вдруг улыбается и протягивает руки маленьким детским ручкам навстречу.

Антверпен. Ювелирная лавка. Осторожный еврей в полутёмной комнатке достаёт из кармана бархатный мешочек, похожий на кисет и извлекает оттуда бриллиант. И вся комнатка озаряется его светом.

Индийский океан. Марго на палубе. Волны за бортом. Рассвет. Розовые облака.

Станция Дно. Дождь. Лицо штабс – капитана Радашева. Лица солдат расстрельной команды. Стволы винтовок.

Кадры кинохроники – танковые гусеницы.

Ленин рвёт и мечет. Кричит на Бонч-Бруевича:

– Разогнать к чёртовой матери! Никакого выступления «кадетов» завтра! Нам не нужны их иезуитские запросы! И вообще хватит! На хер это Учредительное собрание! Пусть расходятся по домам! В конце концов, есть там наша охрана! Наше присутствие?! Вообще, где товарищ Иоффе?!

– Болеет. Испанка, – говорит Бонч-Бруевич.

– А вы все без него как слепые котята!

– Понимаете, Владимир Ильич, латышам Берзиня не заплатили вовремя, и они ушли с постов.

– Что?! Мы платим бешеные деньги! Бешенные! Где Радек?! А что моряки Раскольникова?

– Пьяные в стельку!

– А если ввести в Таврический роту китайцев, – предлагает Подвойский.

– Дисциплинированные, черти!

– Вы что?! – орёт Ленин.

Он проносится по кабинету, выскакивает за дверь и втаскивает ничего не понимающего, но вежливо улыбающегося китайца-часового. Показывает на него:

– Ну?! У нас же русская революция? Вы представляете, какая вонь начнётся! Белены объелись, товарищ Подвойский?!

Влетает Радек: