Кублерос - Рашид Карамако Тритэ

– Что делать будем? – спросила Бесконечность.

– В салочки играть – пробормотал я. После чего отвернулся, закрыл глаза и попытался заснуть.

Я стою в полный рост посреди улицы, опустив руки и уперев взгляд в асфальт. Из ладоней сыпется Тоска.

Мимо проходит человек с улыбкой до ушей.

– Отсыпь! – в его глазах радуга и рассвет, берег моря и веселый горный ветер.

Отрывается от анекдотов в газете, сворачивает кулек и протягивает мне. А я уже вижу, что на его боку написано: "Вчера на Дворцовой площади в муках погибло 250 людей… Маленький мальчик потерял ногу и обе руки…"

Насыпаю кулек до краев, переворачиваю и протягиваю.

Выцветает радуга. Рассвет стухает и переходит в серый январский вторник. Январь дует на море и оно затягивается коркой соленого льда, по которому даже на коньках не покататься.

– Но у меня все еще есть ветер… – с грустью и надеждой говорит человек.

Но я кладу ему руку на лоб.

Просто поднимаю и кладу ее на лоб.

И ветра нет.

– Спасибо, гражданин радостный! – зло и язвительно говорю я ему и ухожу. Да-да, наконец-то я могу уйти.

Человек не отвечает. Он встает посреди улицы, упирает взгляд в асфальт и опускает руки.

И из его ладоней сыпется Тоска…

Час назад она мне написала и я уже битый час думал, что ответить.

«Давай у нового вокзала в два часа дня? Ты меня сразу узнаешь – красная мини-юбка, синие кеды, крыло за плечом и третий глаз над правым ухом».

Согласился, разумеется…

…

Увидел ее сразу.

– Кира, я все понимаю, но глаз над ухом?

– Значит, не понимаешь. – она повернулась, оглядела меня с ног до головы, насупила брови, одним движением поправила челку и рюкзак. – Давно не виделись, Носатый!

– Три года.

– Три дня… – она махнула рукой и крылом. – Время – фигня. Ты долго сюда добирался? Я в центр каждое утро долетаю – и все на одном. – она кивнула на крыло, ангельское, с белыми перьями. – Потом работа, работа, затем клуб, тусня, дом, проснуться, вжарить чего-нибудь и по-новой…

Гос-спаде, как бы ее трахнуть, а? Со школы мечтаю.

– Что говоришь?

– Ну ты и троглодит… – она качнула крылом, потом повернула голову налево и в меня уставился крупный глаз с синей радужкой и расширенным черным зрачком. – Твои глаза словно в щель женской душевой глядят, ты знаешь? Ты зачем приехал то?

– За чем едут в столицу мира? – картинно усмехнулся я, пытаясь произвести впечатление. – За кайфом! Чего нет более нигде!

Тут мне показалось, что она на миг загрустила или вспомнила о какой-то важной, но неприятной вещи. Нахмурилась, зажалась, но потом схватила меня за руку, весело заорала «Бежим!», прыгнула и через секунду мы уже летели на одном крыле через вокзал – под нами ревели электрички, шипели провода и гудели люди, выйдя на вокзал отдышаться на пути между Сибирью и Черным морем.

– А кем ты работаешь? – проорал я, чтобы отвлечься от полусотни метров под ногами.

– Тебе не пофиг?

– Ну интересно же…

– Главной по Кайфу!

У меня воображение взорвалось.

– Это как?

Она засмеялась – словно кто-то просыпал бубенчики.

– Давай, Шерлок, поскрипи мозгами, а я поржу…

Минут через десять она просто кинула меня где-то в центре и улетела.

Я проводил ее красную миниюбку и понял, что очень уж нелепо она летит, на одном то крыле – постоянно перекашиваясь, переворачиваясь, загребая воздух лишь в самый последний момент, чтобы не рухнуть на асфальт или крышу. Когда несла меня – я словно создавал какой-то важный противовес и она могла держаться более-менее ровно.

Поговорили, блин. И куда она?

……

Пытался с ней связаться, но тщетно. В сети не появляется, на звонки не отвечает. До самого вечера я бродил среди толп людей, глазел на высокие дома, на широкие проспекты, купола, машины и ругался про себя.

Главная по Кайфу… Сейчас мне чудилось что она это слово сказала со значением, с большой буквы. А объяснить, почему – забыла. Значит, не так уж я для нее важен…

Так я ходил и занимался самоедством, а потом где-то впереди в свете фонаря мелькнуло красная мини и хлопнуло здоровенное белое крыло.

Я подорвался, подбежал и увидел, что Киру… бьют. Один накачанный мордоворот держит за локти, второй осторожно придерживает крыло. Третий мутузит кулаками – по животу и иногда – по лицу. Умело, но не в полную силу – не убивает, а словно воспитывает.

Люди идут мимо и делают вид, что ничего не видят.

Потом избиение прекратилось. И тут четвертый, которого я не заметил – худой и прямой, подошел и что-то сказал Кире на ухо. Та кивнула, еле дыша. Ее отпустили и все четверо сели в припаркованный черный гелендваген.

Кира осталась на асфальте, сидя на коленях, пряча лицо в ладонях и, кажется, рыдая. Потом отняла руки, вытерла слезы, подняла голову и увидела меня.

– Кира, я… – реально не знал, что сказать.

Что я мог?

– Пойдем, посидим. – она повернулась и пошла куда-то, не оглядываясь, я же поспешил следом.

Мы завернули в какие-то дворы, спустились в разрушенный с виду подвал, возле которого почему-то курила компания. В подвале Кира открыла толстенную дверь бункера и мы попали в клуб. Гремела музыка, на танцполе куражились, наверное, сотни две народу, а Кира прошла к барной стойке и что-то заказала.

Я сел справа. Глаз над ухом равнодушно осмотрел на меня сверху донизу.

Кира повернула голову и словно впервые меня увидела.

– Ты разве… А, ну да…

А я хотел оправдаться, то ли перед ней, то ли перед самим собой. Мысль, что я неправильный, стояла комом даже не в горле, а я сам был этой мыслью.

– Кир… Я…

Кира привстала, качнула крылом.

– Иди ко мне… – привлекла меня к себе, заслонила крылом от всего клуба и вдруг поцеловала.

Я почувствовал, как солоны ее губы от крови и слез. Как дрожат тонкие руки на моих плечах. А еще – как ее язык протолкнул мне глубоко в рот что-то маленькое и терпко-сладкое. Не успев подумать, машинально проглотил.

Отстранился, закашлялся. Но посылочка уже падала по пищеводу.

– Что такое Кайф?

Она не ответила, смотрела на меня и улыбалась. В глазах ее блестели слезы.