Летучий Голландец - Анатолий Кудрявицкий

– Это кто такие? – полюбопытствовал Н.

– А те, для которых открыли Дом работников искусств.

– Ну вот видите, дом культуры открыли, хорошее дело сделали, – решил поддразнить собеседника Н.

– Как будто в домах культуры есть культура, – сердито пробурчал гость.

– Ну, подождите немного, будет у нас в стране более гуманистический режим, найдется место и для культуры.

– А вы действительно верите, что в такой стране, как наша, когда-нибудь в обозримом будущем установится гуманистический режим? – удивленно воззрился на него горбун. – Ну, и сколько, по-вашему, он сможет просуществовать? Я бы дал ему девять месяцев – промежуток между двумя революциями в 1917 году.

– Ну, это уж очень пессимистично.

– Хорошо, дадим ему несколько лет. Потом обязательно придет кто-то в погонах – или на худой конец с коллекцией медалей на груди.

В благодарность за еду гость стал читать собственные стихи.

– Это старые, – сказал он и закашлялся. – Теперь я не пишу. Не нужно это.

В стихах бились о каменный пол аквариумы и бокалы с багровым вином, уроды из кунсткамеры исполняли стриптиз на осколках стекла, букеты ядовитых цветов хрустели мутным целлофаном. Горбун смаковал каждое слово как сочную маслину. Особенно поразило Н. стихотворение о том, что души умерших – это летучие мыши, парящие над землей.

– Вы действительно в это верите? – спросил Н.

– А по-вашему, они все еще прописаны в своих квартирах? – съязвил гость. – Да, я в это верю. И даже в то, что с ними можно общаться. Вам это еще предстоит.

С этими словами горбун стал убирать в котомку остатки еды со стола.

– Хотите – живите здесь, – предложил Н. – Места хватит.

– Нет, такие, как мы, не должны собираться по двое. Это уже гнездовье, заговор и повод для ареста.

Гость ушел в ночь и, видимо, впустил часть ее в дом. Н. начал наигрывать на воображаемой клавиатуре, а на самом деле на столе финал Седьмой бетховенской сонаты. Пальцы просили звуков, но рождали только лишь сухой стук.

«Что останется от меня? – лилось леево его мыслей. – Что не проглотит Минотавр? Музыка останется? Но я не пишу музыку. Любовь? Она изгладится вместе со мной. И что же останется от моей любви – к Бете, к музыке? Чужая музыка. Ничего более».

Стуку пальцев по столу аккомпанировало старательное шуршание где-то в недрах дома. Оно продолжалось и ночью, мешало спать.

Преодолев наконец эту преграду, Н. проник в сон, а во сне читал газету, что наяву делал довольно редко. В газете ему попалось на глаза объявление: «Хотите стать персонажем великой картины?»

Он посоветовался со своим внутренним голосом и решил, что идея неплохая.

Художник, с трудом разысканный в своей загородной студии, почему-то носил белый медицинский халат.

– Ну и в какую картину мы вас трансплантируем? – весело спросил он.

– Вы меня что? – не понял Н.

– Ну, переселим. Я делаю копии известных картин, а лица изображаю другие: лица заказчиков.

Н. осмотрелся. Картины в самом деле были занятные: «Слесарь Иванов убивает собственного сына», «Переход туристов Своровых через Альпы» и даже «Явление оперуполномоченного Кристального народу».

– А в «Три богатыря» можно? – неуверенно сказал Н.

– Хорошая идея, – обрадовался художник и изобразил богатырями Н, самого себя и министра культуры.

Картина попала на выставку в Третьяковской галерее.

– Такими и должны быть настоящие интеллигенты, – сказал искусствовед на вернисаже.

Н. с некоторым отвращением вышел из этой комнаты сна – и оказался в другой. Это была не комната, а огромная зала, и в ней был магазин, называвшийся «Почетный гость». При входе ему дали тележку на колесиках, и он легко катил ее – пока пустую – перед собой.

В ближнем к нему ряду продавались мундиры с эполетами, фраки, вечерние платья, ювелирные украшения. Несколько удивила его витрина с выставленными на продажу орденами и медалями, но потом он подумал: почему бы и нет? Будем считать, что я отстал от жизни…

Вот он завернул на другую линию. Товар здесь был не вполне заурядный: продавались должности, от низших до самых высших – чиновничьи, генеральские, президентские. Приказы с пробелами на месте имен лежали в раскрытых ларцах. Продавались даже дипломы нобелевских лауреатов.

Он удержался от искушения уложить в тележку какой-нибудь из этих ларцов, не полагая себя достойным таких отличий, однако вскоре соблазн его все-таки одолел. Увидев в каком-то дипломе слова «мастер стиля», он не удержался, и в тележке его появился ларец.

– К ларцу полагаются фрак и мантия, – улыбнулся ему невесть откуда взявшийся продавец.

Н. зашел в кабинку, снял свою незамысловатую одежду и облекся в белую сорочку с бабочкой, а затем во фрак. На плечи ему продавец накинул пурпурную мантию до самых пят.

Выходя из кабинки, он чуть не столкнулся с важным багроволицым старцем, с трудом толкавшим перед собой тяжело груженную тележку. Старец пожелал стать и генералом, и академиком, и писателем. «Хотел бы я знать, почему он не взял президентский ларец, – подумал Н. – Возрастной ценз, что ли, ему помешал?»

В мантии и с тележкой Н. направился к кассе. Старик брел впереди него. «Интересно, сумеет ли он расплатиться?» – вертелось в голове у Н.

Продавец встретил старика более чем уважительно. Ларцы из его тележки были выгружены на прилавок. Продавец достал антикварные счеты из красного дерева и начал на них что-то высчитывать. Н. присмотрелся. Костяшки были выточены в форме черепов.

Наконец итог был подведен. Расплачиваться старика пригласили в кабинку рядом с кассой. Кабинка со стальной рамой и парчовыми занавесками на кольцах напоминала примерочную. Продавец со старцем зашли внутрь, черная завеса за ними задернулась.

Охваченный любопытством, Н. незаметно оттянул край занавеси с противоположной стороны и стал наблюдать. Продавец помог старику снять мантию, и тот остался в черном фраке. Пододвинув ему стул, продавец сказал:

– То, что вы выбрали, весит три жизни. Присядьте, пожалуйста, мне надо проверить, выдержите ли вы этот вес.

Старец сел на стул. Продавец хлопнул в ладоши – и старец вдруг исчез. Продавец снял со стула черный коврик и, перевесив его через свою руку, словно полотенце, поставил стул на место. Коврик очертаниями напоминал человеческое тело. Тут Н. понял, что коврик – это и есть старик, вернее, то, что от него осталось. Продавец аккуратно завернул коврик в пурпурную мантию.

Все это время Н. в некотором смятении глядел в щелку. Продавец вышел из кабинки с другой стороны.

– Друг мой, где вы? – позвал он. – Я к вашим услугам.