Экспедиция - Моника Кристенсен

Кнут погрузился в свои размышления. Ему теперь было не до реверансов.

– Можешь снять ботинки, чтобы я взглянул на твои ноги? – сказал он.

– А ты что, за это время уже стал доктором? – огрызнулся Карстен.

Мадс вытянул ноги по направлению к примусу.

Под вязаной шапкой его лицо казалось бледным. Нездоровый, почти серый цвет кожи. Заметили ли все остальные, что у него были влажные ботинки? Брюки тоже мокрые, хотя он сменил одежду, прежде чем они отправились в ночное путешествие по льду. Всё потому, что он так часто падал. На морском льду было полно маленьких рытвин с солёной водой, к тому же ещё и очень холодной.

Кнут откинулся назад и закрыл глаза. Сейчас, когда вокруг стало тепло, он почувствовал, что устал. Собственно говоря, всё, что происходит в экспедиции, его не касается. А он должен лишь наблюдать – это очевидно.

– Мадс, снимай ботинки!

Его голос прозвучал довольно решительно, он даже и сам не ожидал.

– Я хочу взглянуть на твои ноги.

Терье, который сидел в палатке позади привычно занявшего место у примуса Карстена, наклонился вперёд.

– Вы, двое, которые так интересуетесь Робертом Эдвином Пири, не припомните ли, что случилось с его третьей экспедицией в Гренландии, где он впервые решил достичь Северного полюса?

Кнут надеялся, что Терье станет его союзником, хотя бы потому, что он моложе тех двоих. Он надеялся, что Терье поддержит его в том, чтобы Мадс снял ботинки. Но Терье собирался рассказывать байки о старых полярных экспедициях. Карстен же выглядел вполне довольным. Вынул трубку из кармана анорака. Прочистил, насыпал табаку, зажёг. Выпустил клубы дыма и откинулся назад. Ежевечерний ритуал. Всё нормально, и Мадсу ничего не угрожает.

– Да, это было путешествие, которое он проделал с Мэттью Хенсоном[44] и немецким врачом[45], – сказал Терье. – В рождественский вечер 1898 года, при температуре минус сорок, когда керосин становился белым и вязким, стояла тьма кромешная, Пири отморозил ноги. Они дошли до разрушенной дере вянной постройки в Форт Конгер[46]. Мужчины развели огонь в двух печах. Пири жаловался, что он не чувствует правую ногу. Его верный помощник Хенсон вспорол его штанину из тюленьей кожи. Сапоги на подкладке из кроличьего меха намертво примёрзли к ноге. Хенсон потом рассказывал: «…Ноги Пири оказались бескровно белыми до самых колен, и, когда я снял с них меховые носки, мы увидели, как пальцы примёрзли к меху и в суставах были страшные глубокие трещины…» Пострадавшего доставили на санях на судно, где корабельный врач Томас Дедрик, спасая его от гангрены, ампутировал ему восемь пальцев. Это была трагедия…

– Чудесная история, спасибо тебе, Терье, – проникновенно сказал Карстен. – Теперь ты до смерти напугал Мадса.

Они помолчали. Погружённые в свои мысли, они сидели, прислушиваясь к шипящему примусу и ветру, который бился о стенки палатки.

– А знаете что? – сказал Мадс наконец.

Он говорил почти шёпотом и не смотрел на них.

– Я раньше не слышал эту историю. А ты, Карстен? Об этом ничего нет в рассказах самого Пири. Ни в его книгах, ни в дневниках. Я в этом уверен, потому что читал их много раз. Откуда ты это взял, Терье?

Терье улыбнулся.

– Хочешь знать откуда? Ты считаешь, что я всё это выдумал? Тогда прочитай книгу Уолтера Херберта[47]. Там ты всё найдёшь. Эту историю Херберт описал в своём личном дневнике.

Он наклонился вперёд.

– Можно мне попросить немного кофе? У меня глотка пересохла от всей этой болтовни.

Карстен покачал головой. Зачем Терье рассказал об этом жутком происшествии? Если для того, чтобы шокировать Мадса, то это было жестоко. Мадс был сам в состоянии решить, отморозил он ноги или нет.

Мадс сдался. Без дальнейших протестов он осторожно снял ботинки. Судя по гримасе, которую он скорчил, ему было очень больно. Сквозь плотные шерстяные носки на пальцах проступили чёрные пятна.

– Стоп, – сказал Кнут, когда Мадс дал знак стянуть носки.

История с Пири потрясла его.

– Давайте поосторожнее.

Не спрашивая Карстена, он снял с примуса котелок с кипящей водой и поставил его на ящик с едой. Обложил слоями снега, чтобы остудить воду. Она должна быть не выше нескольких градусов. Он вынул из кармана брюк шерстяной шарф. Смочил его в тёплой воде и положил поверх ног Мадса, чтобы осторожно стянуть носки. Это не заняло много времени, а по лицу Мадса расплылось блаженное выражение.

– Чудесно, – сказал он. – Почему я раньше ничего не знал о тебе, Кнут?

Но когда через несколько минут Кнут попытался стянуть с Мадса носки, он застонал, и хорошее настроение покинуло его. Сладковатый до отвращения запах распространился по палатке. Первобытный запах, который не может никого обмануть. Запах гниющей плоти.

– Ты же отморозил ногу, – сказал Кнут и устремил взгляд на Мадса. – А теперь из-за обморожения началась гангрена.

– Гангрена? Не может быть… Это слишком серьёзно. Я ничего не понимаю.

Мадс вытаращил глаза.

– Дело в том, что ткани начинают отмирать. Нет притока крови. Воспаление может обернуться заражением крови. Надо что-то делать.

Кнут специально выбирал нейтральные слова, ему хотелось бы остаться в палатке наедине с Мадсом. Если судить по выражению лиц Карстена и Терье, реальное положение вещей складывалось даже ещё хуже, чем он думал. Мизинец на ноге и два соседних пальца покрылись чёрной пересохшей кожей, они почти мумифицировались. Части пальцев стали влажными, из них сочилась жёлто-зелёная слизь, когда Кнут нажимал на то, что осталось от ногтей. Запах был устрашающий, но Кнут сжал зубы и попытался сделать вид, что ничего страшного не происходит. Однако важное решение следовало принять безотлагательно.

– Как же такое могло произойти?