Это смертное тело - Элизабет Джордж

Ему не особенно хотелось, но он пошел следом за ней, надеясь узнать что-то такое, что снимет его тревогу. Они прошли через прачечную и оттуда — на кухню. Джина положила карту на стол, и Робби увидел, что она и в самом деле топографическая. Джина пометила на ней участок Гордона и прикрепила к карте рисунок того же участка, но в большем масштабе. Вероятно, Джина заметила, что Робби смотрит на него.

— Мы… — неуверенно начала она, словно сомневаясь, стоит ли сообщать ему эту информацию, — мы думаем внести сюда некоторые изменения.

Да, в отсутствие Джемаймы здесь и вправду многое изменилось. Робби взглянул на Джину Диккенс. Она сняла шляпу. У нее были золотые волосы, они лежали на голове, словно тесная шапочка, в стиле, напоминавшем «бурные двадцатые».[23]Перчатки Джина тоже сняла и бросила их на стол.

— Чудная погода. Хотите воды? А может, сидр или колу?

И когда Робби покачал головой, она подошла к столу и встала рядом с ним. Откашлялась. Робби чувствовал, что ей неловко общаться с братом бывшей любовницы ее любовника. Страшно неудобно. У него были такие же ощущения.

— Я тут все думала, хорошо бы разбить настоящий сад, только не знала где. Пыталась определить, где заканчивается участок, и надеялась, что поможет топографическая карта, но и она не помогла. Мне казалось, можно сделать это во втором загоне, поскольку мы… поскольку он все равно им не пользуется. Там можно устроить чудесный сад, место, куда я могла бы привозить своих девочек.

— Ваших детей?

— О нет. Я работаю с девочками-подростками. С теми, кто попадает в беду и о ком некому позаботиться. С девушками из группы риска. Я надеялась найти для них место где-нибудь, кроме офиса… — Она замолчала и всосала нижнюю губу.

Ему бы и хотелось невзлюбить ее, но не получалось. Она была не виновата в том, что Гордон Джосси решил продолжать жить дальше, после того как Джемайма его оставила. Если все именно так и произошло. Робби перевел взгляд с карты на рисунок Джины. Она расчертила на загоне сетку и пронумеровала квадраты.

— Я пыталась узнать точный размер, — пояснила она. — Чтобы знать, с чем мы… с чем я имею дело. Не уверена, что загон годится для того, что я задумала. Если он не подойдет, то тогда, возможно, часть пустоши?.. Потому я и хочу выяснить, где кончается участок. В случае чего мы устроим сад в каком-нибудь другом месте.

— Вот именно, — сказал Робби.

— Что?

— Вы не сможете устроить сад в загоне.

— Почему? — удивилась Джина.

— Гордон и Джемайма. — Робби не мог исключить из этого разговора сестру, — имеют здесь общинные права, и загоны предназначены для пони, у которых проблемы со здоровьем.

Лицо у Джины вытянулось.

— Я и понятия не имела… — пробормотала она.

— То, что у него общинные права?

— По правде говоря, я даже не знаю, что это значит.

Роб коротко объяснил, что часть земли в заповеднике наделена определенными правами — правом выпаса, правом выращивать корма, правом заготовки лесоматериалов, или удобрений, или торфа, — и за этим участком закреплено право на выпас. Это означало, что Гордону и Джемайме разрешалось иметь пони, которые могли пастись в Нью-Форесте, но при условии, что земля возле их дома должна быть свободна для животных, если по какой-то причине понадобится перевести их из леса.

— Гордон вам этого не сказал? — удивился Робби. — Странно, что он задумал устроить сад в загоне. Он прекрасно знает, что не имеет на это права.

Джина потеребила уголок карты.

— Я не говорила ему о саде. Он знает, что мне хочется привезти сюда моих девочек. Чтобы они посмотрели на лошадей, погуляли по лесу или по огороженным местам, устроили бы пикник возле пруда… Но больше я ему ничего не говорила. Я думала, что сначала все распланирую. Сделаю эскиз.

— Неплохая идея, — кивнул Робби. — Эти девочки городские? Из Уинчестера или Саутгемптона?

— Нет-нет. Они из Брокенхерста. То есть они учатся в Брокенхерсте — в колледже или в средней школе, но они могут быть из любого места в Нью-Форесте.

— Гм. Если они из таких же районов, как этот, тогда для них здесь не будет ничего нового.

— Я об этом не подумала, — нахмурилась Джина. Она подошла к окну кухни, выходящему на подъездную дорожку и на западный загон, и со вздохом сказала: — Вся эта земля… Так хотелось найти ей хорошее применение…

— Это зависит от того, что вы считаете хорошим применением, — заметил Робби.

Он оглядел кухню. В ней больше не было предметов, принадлежавших Джемайме: ее кулинарных книг, ярких прихваток на стенах, коллекционных лошадок на полке над столом. Их место заняла дюжина старинных поздравительных открыток: одна поздравляла с Пасхой, другая — с днем Святого Валентина, еще две — с Рождеством, и так далее. Джемайме они не принадлежали.

Увидев все это, Робби подумал, что Мередит Пауэлл права в своих предположениях: Гордон Джосси окончательно убрал сестру Робби из своей жизни. Это нельзя было назвать неразумным. Однако ее автомобиль и одежда все еще находились здесь. С Джосси необходимо поговорить. В этом не было сомнения.

На следующее утро Гордон проснулся в поту. К летней жаре это не имело отношения, поскольку время было раннее — чуть позже шести — и воздух как следует еще не прогрелся. Просто ему приснился очередной кошмар.

Каждый раз он пробуждался мгновенно, от удушья: что-то сильно давило на грудь, точно колдовство какое, а потом — пот. Пижама, которую он носил зимой, постельное белье — все становилось мокрым. Промокнув, он начинал дрожать, и это разбудило Джину, как прежде будило Джемайму.

Их реакция была совершенно разной. Джемайма всегда хотела знать почему. «Почему тебя мучают кошмары? Почему ты не поговоришь с кем-нибудь об этом? Почему не посоветовался с врачом? Наверное, что-то у тебя не в порядке», — говорила ему Джемайма. Нарушение сна, нарушение работы легких, слабое сердце, да что угодно. Но какова бы ни была причина, он должен принять меры, потому что такие вещи могут его убить.

Вот что обычно думала Джемайма: люди умирают. Это был самый большой ее страх, и причину этого ему не надо было объяснять. Страхи Гордона были другими, но не менее реальными, чем у нее. Так уж устроена жизнь. Люди боятся, но они научились приспосабливаться. Он приспособился к своим страхам и не любил о них говорить.

Джина, напротив, не требовала от него ответа. Когда он просыпался в поту рядом с Джиной после проведенной совместно ночи — а это бывало почти каждую ночь, и Джина не видела смысла оставлять за собой жилье в Линдхерсте, — она вставала с постели, шла в ванную за куском фланелевой ткани, мочила ее, а потом возвращалась и обтирала ему тело. Она приносила с собой таз с холодной водой и, когда фланель нагревалась от его тела, обмакивала ткань в воду и снова его обтирала. Летом он ложился в постель голышом, так что не надо было снимать липкую пижаму. Джина разглаживала фланель на его руках, ногах, лице и груди, а когда это его возбуждало, она улыбалась и садилась на него верхом или делала другие столь же приятные вещи. И тогда все ночные кошмары забывались, а плохие мысли улетучивались из его головы.