Прости грехи наши… Книга первая - Елена Дмитриевна Фетисова

– Тебе голову напекло местное солнышко?! – откровенно удивилась подружка, – Оставь свои педагогические заскоки, Ольга, и успокойся уже. Скоро у тебя таких сорванцов будет человек тридцать.

– Не бурчи, Наталья, – улыбнулась ей Оля, – Надо же когда-то начинать налаживать контакты с местным населением…

Наташка неохотно поднялась с земли.

– Вообще-то, чтоб ты знала на будущее, я предпочитаю другую возрастную категорию мужчин, – предупредила она.

Девчонки подошли к Ваньке, одиноко сидевшему в сторонке. Он посмотрел на них исподлобья, как затравленный зверек.

– Привет! – улыбнулась мальчику Ольга.

Однако мальчишка не торопился проявлять дружелюбие.

– Тебя как зовут? – спросила Оля, наклонившись к нему почти вплотную. Запах трав, исходивший от Ваньки, понравился девушке.

Наташка в отличие от подруги, желая поскорее закончить бестолковый разговор, грубовато спросила:

– Ты что, говорить не умеешь?! Или у тебя языка нет?

Ванька вместо ответа высунул длинный разовый язычок и, вскочив на ноги, задал стрекоча.

Девушки рассмеялись.

– Ну, и забавный же он, – глядя вслед мальчишке, сказала Ольга.

– Рыжие все такие…, – уверенно заключила подруга.

Дарья повесила жариться на солнце вымытые банки и, вытерев свои костлявые руки о фартук, уже собралась уходить, но тут за ее спиной послышалось:

– Здорово, бабка Дарья!

Старуха оглянулась.

– А, это ты, Вера… Здравствуй, здравствуй, соседка…

Верка, положив свои пухленькие локотки на забор, заговорила:

– Смотрю я вот на тебя, Дарья, и диву даюсь. И зачем это в твои годы такой груз тащишь?

– Ты это о чем, Вера? – прикинулась бабка непонимающей.

– Да, о мужиках твоих, Дарья. Один другого лучше… Ведь загонят они тебя в могилу, как Анну!

– Ох, – вздохнула бабка, – В мои ли годы смерти бояться, – смахнула она фартуком набежавшие слезы, – Аннушка – вот, кому надо было жить… Царство ей Небесное, – старуха быстро перекрестилась.

Верка тоже приложила свои пальцы ко лбу.

– Без срока Анна покинула землю, – согласилась она, – Но и это не дело, Дарья, – наставительно проговорила соседка, – Мальчишка без присмотра растет, как ковыль в поле. Что ж из него выйдет?! – уставилась на бабку женщина своими зелеными глазами, – Определять его в детский дом надо, пока не поздно. Вон, она молодежь, нынче какая: сегодня проглядишь, завтра поздно будет!

– Да, что ты говоришь, Верка! При живом-то отце…

– Ой, Дарья, – взмахнула руками собеседница, – Да, разве ж это отец?! Название одно. Ты уж извиняй меня, но Анна через него, через Ваську твоего пошла на тот свет…

Старуха горестно вздохнула, ей нечего было возразить.

– А я-то еще жива…, – сквозь слезы простонала она.

– Тебя самую содержать надо, девятый десяток, поди, разменяла… Верно, тебе говорю, председатель с делами управится, вопрос о твоем Ваньке на правлении поставит. Никола сам слышал, – поведала по секрету Верка.

– Ой, Вера, не вынимай душу, – закачала старуха головой, – Как же я без него, без Ваньки-то буду…

– А, что, бабка, они глянь сегодня какие, ранние, да спелые. Не слыхала? Понаехали к нам в колхоз из города… Ты б посмотрела на них, городских-то…, – уперлась в бока Верка руками, – У ребят волосы до плеч, сзади и не поймешь сразу, малый это или девка. А девицы-то! Все до одной легкого поведения, сами липнут к мужикам на шею. В наше-то время…, – запричитала женщина, – Пройтись по улице с парнем стыдились. Я со своим Николаем первый раз на свадьбе и поцеловалась…. А эти бесстыжие, принародно тискаются днем! – поджала она от досады губы.

Дарья снова вздохнула, хоть и не до конца она верила в девичью честность Верки, однако во многом женщина была права: для Ваньки она указ слабый, да, и надолго ли хватит ее? Бабка вспомнила разговор с Анной, состоявшийся незадолго до ее смерти, и блеклые, выцветшие от возраста и горя глаза старухи, снова заслезились. Ничего уже, кроме несчастий, от остатка своей нелегкой жизни она не ожидала.

Между тем, Вера все тараторила:

– А Николу моего над ними старшим поставили. Сам председатель велел, – важно поведала она, и озабоченно закачала головой, – Как с ними, с этими оболтусами, управляться. Ведь они окромя сигареты в руках ничего не держали…

– Сдюжит твой Никола, не переживай шибко, – не приняла близко к сердцу ее слова Дарья, – Он у тебя хитрый, подход найдет…

Ванька, поглазевши на городских, мчался вдоль деревни, сверкая голыми пятками. Ему совсем не хотелось возвращаться домой. За тот год, что прошел после смерти Анны, мальчик сильно изменился. Он стал замкнутым и не по-детски молчаливым, будто, что-то надломилось в его потревоженной горем душе. Мальчишка не выносил, когда его ершистые рыжинки пытались потрогать чужие руки и, потому отчаянно вырывался из толстых объятий соседок. Ванька сторонился людей, словно не мог простить им того, что они не поверили ему в тот страшный день, не поверили, в чем сам он сомневаться не хотел до последнего мгновения: «Мамка была жива!». Теперь, она приходила к нему лишь ночами в тревожных снах и, беззвучно плача, гладила его по голове. Мальчик вскакивал после таких видений весь в поту и, вглядываясь в сумрачную пустоту комнаты, тоже начинал подолгу рыдать: «Лучше б ты меня забрала с собой…», – думал он в такие минуты. Вот, и сейчас, Ваньке расхотелось жить, когда, пробравшись по заросшему сорняками огороду к задней калитке, мальчик услышал разговор Дарьи и Петькиной матери. Мальчишка замер, вцепившись в щеколду, побелевшими от напряжения пальцами. Женщины говорили про него. Он понимал и почти привык, что после смерти матери, односельчане стали глядеть на него, как на что-то пропащее, но обида захлестнула его маленькое существо, когда тетка Вера настойчиво стала твердить бабке, сдать Ваньку в детский дом. Ребенок плохо представлял себе, что это такое, и лишь смутно догадывался: «Туда берут тех, кому негде жить и еще, наверное, рыжих…», – наивно думал он. Жизнь с отцом-пьяницей была нелегкой, но украсть у него последнюю капельку родительского тепла! Перенести такое мальчику, казалось, превыше его сил. Дрожа от злости, охватившей, вдруг, его простодушное сердце, Ванька выдернул плеть незрелой картошки и, пнув ее необутой ногой, помчался без оглядки, так и не побывав дома. Будто, таким образом, он хотел убежать от людского равнодушия и черствости.

Задыхаясь обильными слезами, мальчишка рухнул с разбега в высокую траву. Тишина, приютившего его леса, покачнулась от громких стонов, вырвавшихся из наболевшей груди ребенка. Невидимая, опадая с березовых листочков, она растворилась в легком ветерке, который проскользил по мокрым щекам мальчика, будто жалеючи. Казалось, сама природа приняла в свои объятия осиротевшую детскую душу. И шорох тонких веток в вышине, так походил на тяжкий вздох, что Ванька невольно приподнял голову