Когда гений терпит поражение - Роджер Ловенстайн

Впрочем, обслуживавшие LT банки знали ее секреты. Постфактум широко сообщалось о том, что Уолл-стрит по непонятным причинам проигнорировала дутые совокупные активы LT и соотношение ее собственного капитала к заемному. Merrill Lynch, зашедший дальше других, в одном из своих пресс-релизов утверждал: «Впервые мы узнали о совокупной величине и масштабах позиций LT, а также о степени ее задолженности 21 сентября [1998 года]»[107]. Комански лично заявил, что отсутствие «прозрачности» в LT держало его в неведении, а многие другие директора Уолл-стрит признавались, что были шокированы масштабами заимствований, к которым прибегла LT[108].

Вероятно, эти заявления могли быть правдивыми. Не исключено, Комански и Корзайн не знали реального положения LT. Но их подчиненные были более осведомлены. Ежеквартально LT раскрывала совокупную величину своих активов и обязательств обслуживавшим ее банкам, а инвесторы получали такую информацию ежемесячно. Эти же данные LT сообщала Комиссии по торговле товарными фьючерсами. О совокупном объеме принадлежащих ей ПФИ компания отчитывалась только раз в год – слишком редко для того, чтобы можно было составить точную картину о положении дел в столь стремительно развивавшейся фирме. Тем не менее цифры показывали (любому, кто хотел видеть): заваривается нечто крупное. В конце 1995 года LT раскрыла данные о своих ставках по ПФИ, совокупный объем которых составил 650 миллиардов долларов. Такая сумма вовсе не походила на крошки для цыпленка[109]. Как откровенно заявит г-жа Бруксли Борн, председатель Комиссии по торговле товарными фьючерсами, «мы не услышали тревожного набата и знали, что [информация] вполне доступна»[110]. Томас Белл, внешний консультант LT, дал ситуации более правильную трактовку, чем большинство экспертов, заметив: «Люди получили заявления, но не сумели сложить их в единую картину».

Однако и эта картина не была бы полной. Сами по себе смутно сформулированные заявления LT были почти лишены смысла. Отбросив размашистые обобщения (такие как «свопы по процентным ставкам» или «государственные ценные бумаги»), разглядеть активы LT было невозможно. Особенно непрозрачной была информация об операциях с ПФИ. Представьте, что вы обращаетесь в местный банк с просьбой предоставить вам лично кредит на основе ваших «недвижимых активов», не озаботившись сказать, где находятся эти самые недвижимые активы – в Аппалачах или Беверли-Хиллс.

Что касается конкретных активов – скажем, ценных бумаг на основе закладных или итальянских облигаций, то каждый банк знал лишь степень собственной вовлеченности в операции LT с этими ценными бумагами. В Goldman Sachs понятия не имели о том, что Salomon, возможно, финансирует сделки, сходные с теми, которые финансировал Goldman Sachs, а в J. P. Morgan не знали, что их кредиты дублирует Merrill Lynch. Короче говоря, каждый банк в отдельности не имел достаточно информации, чтобы правильно оценить, насколько велики вложения LT в ту или иную конкретную сделку. Но в действительности ситуация поддавалась анализу. Мир арбитражных сделок по облигациям сравнительно мал. Банки конечно же знали немало, и у них были поводы для конкретных, уточняющих вопросов к LT. И разумеется, не получив удовлетворительных ответов на такие вопросы, они могли отказаться вести бизнес с этой компанией.

Однако банки боролись за расширение бизнеса с хедж-фондами, а не за его свертывание. После пяти лет «бычьего» рынка банки просто купались в ликвидности, и бизнес хедж-фондов был для Уолл-стрит весьма выгодным способом использования избыточного капитала. Банки добивались своей цели методом, известным как «сдача баланса в аренду». Буквально это означало передачу имевшихся у банков огромных возможностей заимствования хедж-фондам, располагавшим менее высокими кредитными рейтингами, в обмен на услуги, за которые с хедж-фондов взимали какие-то жалкие центы с каждых 100 долларов, полученных в кредит. Говорили, что LT, бывшая определенно крупнейшим на Уолл-стрит клиентом из числа хедж-фондов, выбрасывала от 100 до 200 миллионов долларов в год в качестве вознаграждений финансовым учреждениям, и каждый банк стремился урвать как можно большую долю этих денег[111]. «Банки прямо из шкуры вон лезли, для того чтобы получить 20 базисных пунктов [20/100%], и это было сущей ерундой по сравнению с рисками, с которыми была сопряжена эта прибыль», – заметил Джон Cакко, в то время управляющий трейдерскими операциями в Lehman Brothers.

Финансирование LT предоставляли 55 банков[112]. Зачарованные важностью, напущенной на себя партнерами LT, и их самонадеянностью, банки наперебой предлагали все более выгодные условия кредитования. Эндрю Сицильяно, в то время управляющий операциями с облигациями в базирующемся в Базеле и специализирующемся на сделках с ПФИ Swiss Bank, рассказывал: «Им давали кредиты по ставке LIBOR [то есть по ставке продавца на Лондонском межбанковском рынке депозитов] плюс 50 базисных пунктов, тогда как следовало бы предоставлять кредиты по ставке LIBOR плюс 200 базисных пунктов». Сицильяно беспокоила перспектива того, что фонд из Гринвича обойдет Swiss Bank. LT стремилась вовлечь в свои операции каждого контрагента.

LT ловко использовала страсть банков к вознаграждениям, заставляя их заключать сделки на самых выгодных для LT условиях. Фонд совершал операции с минимальными, почти невидимыми глазу прибылями, отсекая нормальную прибыль, на которую могли бы рассчитывать обслуживающие такого бегемота банки. А эти последние продолжали испытывать радужные иллюзии и грезили о том, что LT в конце концов принесет им прибыль; подобно расстроенным, но не теряющим надежды родителям, банки продолжали потчевать свое неисправимое дитя сладостями. Merrill Lynch и Salomon Brothers были самыми щедрыми благодетелями LT, по крайней мере в смысле финансирования. Salomon считался крупнейшим клиентом LT, особенно в сделках по своп-операциям с европейскими ценными бумагами[113], но общее прошлое двух компаний заставляло их держаться на благоразумной дистанции друг от друга.

Cо своей стороны, Merrill Lynch все сильнее рвался к союзу с LT. И хедж-фонд охотно отвечал взаимностью – но на своих условиях. Джей-Эм быстро сдружился с Дэниелом Талли, председателем Merrill Lynch, и чета Талли стала неразлучна с четой Меривезеров. Джей-Эм даже сделал Талли партнером Waterville, своего гольф-клуба в графстве Керри, Ирландия. Для Талли, который так благоговел перед родиной своих предков, что расписался в книге членов клуба зелеными чернилами, это событие еще более укрепило уже и без того прочный деловой союз. Служащие Merrill Lynch быстро поняли, что их председатель считает LT особенным клиентом. «Не только для торгового персонала, но и для всей организации поддержание этих отношений стало должностной обязанностью»[114], – подчеркивал Талли.