Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

потом еще… Вскоре он распрощался со всеми, извинившись — его ждут дома, ушел. Директор, ничего не замечая, жаловался дяде Семену:

— …послали сюда, я поехал. Одному все равно где. Бобыль я, Семен. Почему нас с тобой, солдат, не убили, а мои погибли? Можешь ты на это ответить? Не можешь.

— Война, Ляксандра Борисыч.

— Спойте что-нибудь, Валечка, — попросила Мария Тихоновна. — Старинное, задушевное.

— Задушевное… — Чуть подумав, коснулась струн, — «Раскинулось море широко, а волны бушуют вдали, товарищ, мы едем далеко, все дальше от грешной земли…»

Кто-то всхлипнул, словно захлебнувшись. Валентинка испуганно отняла от струн пальцы: директор, уронив голову на стол, плакал. Аксенов и дядя Семен успокаивали его, помогли подняться, вывели в сени…

— Нашла что петь! — Тетя Настя вытерла кончиком платка навернувшиеся на глаза слезы. — У него жена и дети погибли в Севастополе. На пароходе их эвакуировали, немец разбомбил… Ох, война, война, ни дна бы ей, ни покрышечки!

13

Да, именно тогда, в первые взгоренские месяцы, училась Валентина ощущать не только свою, но и чужую боль. Беды было много, война исковеркала столько судеб, столько нанесла, казалось, неизлечимых ран… Войны давно нет, уже отметили тридцатилетие мирной жизни, еще миновали годы, а боль человеческая жива. И не только от войны. Вон стоит у окна в коридоре Коля Фортов, недвижно стоит, вобрав голову в плечи, и столько в тонкой по-юношески его фигуре безнадежного отчаяния… Идут уроки, все ученики на местах, Коля не в классе — почему? Засунул руки в карманы, отвернулся от всех, одинокий, неприступный. Прошла куда-то, разговаривая с завхозом, Тамара Егоровна. Простучав на лету платформами сверхмодных туфель, приостановилась возле Коли Алла Семеновна:

— Фортов, почему не в классе? Сейчас же иди на урок!

Он не повернул головы, не шевельнулся.

— Ты что, не слышишь? — дернула его за рукав Алла Семеновна. — Немедленно иди, или я пожалуюсь директору! Подумаешь, отчаялся! Одни, что ли, вы с матерью брошенные? Нынче это сплошь да рядом!

Юноша промолчал, лишь ниже склонил голову. Алла Семеновна, фыркнув, отправилась дальше. «Глухая, — с болью подумала Валентина. — Евгения Ивановна права — душой она никого не слышит. И разве это впервые — резкость, полное отсутствие такта? Скажешь — расплачется, обвинит всех и вся. Тоже несчастный по-своему человек…»

Помедлив чуть, позвала:

— Коля, помоги, пожалуйста, переставить телевизор. — Когда он, злой, полный отчаяния, вошел, прикрыла дверь кабинета, подвинула, с помощью Коли, мешавшую ей подходить к столу тумбочку. Лишь после этого спросила: — Что случилось, Коля? Почему ты не на уроке?

Он хмуро посмотрел на нее:

— Зачем вы… вы же слышали, что сказала эта…

Валентина не умела лгать. И Коля знал, что она не умеет.

— Да, слышала.

— Ну, вот. Думаете, она одна? — Глаза у него затравленно блеснули. — Уйду я отсюда! Совсем уйду!

— Неужели и ребята?..

— Наши — нет, — мотнул головой Коля. — Но ведь все знают… и не в том дело. Вообще мне тут делать нечего, — сжал он кулаки. — Я не хочу и не стану больше учиться. Уйду на стройку. Там требуются рабочие.

— Но ты же хотел в художественное…

— Я никогда больше не возьму в руки карандаш! — Лицо у Коли вспыхнуло от обиды и боли. — Как вы не понимаете? Только в книгах и на картинах все красивое, в жизни совсем не так!

— И маму… оставишь одну?

— Ей все равно! Я ли, другой кто уйдет, — неприязненно сказал Коля.

Вот как… Валентина не думала, что так плохо у Коли с Ниной Стефановной, что он настолько ошибается в чувствах матери. А она?

— Значит, ты твердо решил. Может, еще подумаешь?

— Решил.

— Через полгода получишь аттестат, тогда… Все будет проще.

— Я не хочу проще. Хоть вы не говорите пустых слов, Валентина Михайловна. Поступлю в вечернюю. Кончу.

Он действительно все решил, смотрел по-взрослому твердо. Неужели Нина Стефановна не чувствует настроения сына, его отчаяния, отчужденности?

— Быть может, ты прав, Коля. — Валентина все же надеялась, что юноша не осуществит своей угрозы. — А пока пойдем в класс. У вас физика? Иван Дмитриевич примет тебя на урок. Насчет стройки подумай еще. И мама…

— Ладно, пойдемте. А здесь я все равно не останусь, — упрямо сказал Коля.

Вернувшись в кабинет, Валентина вновь и вновь вспоминала, передумывала их разговор. Решится ли Коля уйти, хватит ли у него на это характера? Хотя… отец воспитывал его по-мужски строго. Дал необходимую закалку… Возможно, решится. Как же поступить: предупредить Нину Стефановну? Вправе ли она, Валентина, ведь юноша доверился ей… Но и совсем не вмешаться — нельзя.

После уроков, когда Нина Стефановна отправилась домой, Валентина пошла с ней, хотя оставались кое-какие дела в школе. Идти вместе было недалеко, поэтому, перекинувшись парой обыденных фраз, Валентина спросила словно бы между прочим:

— Как дома-то, разрядилось немного?

— Что вы! — В голосе Нины Стефановны звучали слезы. — Коля ходит темней тучи. Не разговаривает со мной, будто я виновата… Я уж и слово при нем сказать боюсь. Слезу боюсь проронить, чтобы хуже не было.

— А может, зря вы так, может, поговорить бы, поплакать вместе, легче станет? А то мальчик подумает еще, что вам безразличны его переживания, вообще все безразлично, раз живете, будто ничего не случилось. Я, конечно, не могу судить об этом, Нина Стефановна, чужую беду, говорят, руками разведу… И все-таки нельзя, по-моему, так, молча.

— Я и сама думаю. Креплюсь, виду не показываю, а Коля все больше замыкается. — Они дошли до ворот Валентины, Фортова остановилась, спеша высказаться, договорить. — Боюсь, уйдет он из дому. Возьмет и уйдет. Ведь отца любил-то как! Гордился им. Хоть бы написал отец-то ему. Будто в воду канул. Одна я со своим горем…

— И Коле кажется, что он один со своим горем. А вы постарайтесь вместе, вдвоем. Не скрывайтесь вы от него, Нина Стефановна, поверьте, хуже не будет.

— Уж и не знаю как… — Спотыкаясь, вытирая слезы платком, Нина Стефановна пошла к своему дому, крыша которого виднелась невдалеке, зеленея между темными в эту позднюю осеннюю пору деревьями. Тоже насадили в свое время сад, радовались, когда сажали. Кто мог подумать, что такими горькими будут плоды…

Небо было плотно затянуто тучами, вот-вот опять посыплется из них слякотно моросящий дождь. Затворив за собой калитку, Валентина присела на скамью у крыльца. Где-то она прочла недавно: если даже все социальные причины человеческих несчастий будут полностью ликвидированы, личные трагедии все равно останутся. Такова уж человеческая природа. Что хотел найти Фортов, оставляя семью, — молодость чувств? Та девица с медпункта была капризна, избалованна. И все же он предпочел ее преданной, скромной Нине