Темный - Юлия Трегубова

— Мне жаль, — выразил сочувствие Герман, — но такое случается, люди пропадают, что в этом странного?

Анна Борисовна бросила короткий взгляд на Германа, потом отвела глаза в сторону и тихим, с хрипотцой, голосом продолжила:

— Дело в том, что… — Она снова замолчала, а потом, как бы опомнившись, уже другим тоном, более бойким, продолжила: — Когда мой муж пропал, мы остались совсем одни. Марина еще малышкой была. Константин заменил ей отца. Можно сказать, он воспитал ее. И она была к нему привязана. Понимаешь? Как к отцу…

Герман смотрел на тещу и не мог понять, то ли ей тяжело сказать что-то важное, то ли она просто хочет оправдать свою дочь.

— Анна Борисовна, — Герман старался сдерживаться, — Марина врала мне. Я уличил ее во лжи, но… Вам это знать не обязательно. Факт остается фактом — она не всегда была со мной честна. Поэтому все может быть…

— Не знаю, о чем ты, но… Константин был для нее… отцом! — Женщина снова умолкла на секунду. — На самом деле он — настоящий отец Марины.

Герман смотрел на тещу в изумлении. На несколько секунд он потерял дар речи.

Анна Борисовна посмотрела ему в глаза и добавила:

— И Костя знал… Он знал, что Марина его… Теперь понимаешь, почему я считаю, что Вова не просто пропал?

— А… а… Марина? Она знала?

Анна Борисовна отрицательно мотнула головой.

— Об этом никто, кроме меня и Кости, не знал, — она отпила немного из чашки, — это вечное их соперничество…

— А вдруг она хотела отомстить за исчезновение отца? — Герман сам удивился появившейся только что мысли. Если сама мать все эти годы считала, что исчезновение мужа не случайно, то подобные мысли могли проникнуть и в Маринину головку.

— Что ты? — Теща вытаращила на него глаза. — Марина — и отомстить, да ты что?

Герман молчал. Он не мог прийти в себя от потрясения.

— А все остальное, ну ты понимаешь, просто исключено. Не было ничего такого… — добавила Анна Борисовна.

— Но она обманывала меня…

— Ты должен верить! Это же твоя жена. Ты знаешь ее как никто другой! Я точно могу тебе сказать. — Женщина пристально посмотрела Герману в глаза и добавила: — Марина ведь о многом со мной делилась. Если бы она разлюбила тебя, я бы знала.

— Не надо, Анна Борисовна!

— Нет, послушай! — настояла теща. — Я знаю, вы ссорились. Марина обижалась, что вы нигде не бываете. Знаешь, но ведь это не ее мысли. Подруга какая-то появилась у нее в последнее время. И она Маришке весь мозг выела, что та достойна большего, лучшего. Вот и загорелась дочка идеей, чтобы ты нашел хорошую работу, где бы тебя оценили. Но она и не думала от тебя уходить, совсем нет. А чтобы врать? Марина не такая.

«Что за подруга? — думал Герман. — Снова какая-то подруга на горизонте. Совпадение или…»

— Мы должны помочь ей вернуться, — чуть не плача продолжала Анна Борисовна. — Ведь кто, если не мы? Она придет в себя и все расскажет.

— Не знаю, не знаю, — Герман покачал головой, — я уже совсем ничего не понимаю…

— Вдруг она не вернется к нам? — Анна Борисовна уже не могла удерживать слезы, которые вмиг оросили ее круглые щеки.

Герман попытался успокоить тещу, неловко похлопал по плечу и пробормотал:

— Ничего, ничего, ее же лечат там…

Но сам слабо верил в свои слова, потому как видел, что нет Марины — одна оболочка, не способная чувствовать, слышать, лишь футляр от человека.

— Лечат, лечат — только калечат, — всхлипнула теща, — как там можно прийти в себя? Это же невозможно! Ты же был там. Жуткие, жуткие стены.

Анна Борисовна, утерев глаза, засобиралась.

Уже на пороге она посмотрела на Германа с отчаянной надеждой, словно он — единственная соломинка, способная вытащить ее дочь из омута.

Герман проводил гостью и поймал себя на мысли, что при взгляде на строгий и сдержанный наряд всегда с подчеркнутой талией он вспоминает жену. А от этого становилось больно, душа сжималась. Он поторопился закрыть дверь и подумал, что лучше бы не встречаться больше с тещей — слишком много в ней той, что он так старается забыть.

В голове Германа мысли крутились, одна вытесняла другую, но потом также растворялась в глубине сознания… Он не мог прийти в себя от услышанного. Хотя… какое отношение имеет он к тайнам чужой семьи? Но многое объясняется: это неуемное желание Константина участвовать в их семейной жизни, навязанная помощь, от которой невозможно отказаться. А работа… Да, понятно, что он хотел привлечь зятя, сделать бизнес семейным. Сколько тайн! Сколько!

А он-то думал, что все знает о семье своей жены — простой, в сущности, рядовой русской семье. Даже греческие корни не так удивляли. Их отголоски остались только в экзотической фамилии да разве что в тяге к солнцу, теплым краям. Как Марина просилась на море! Удивительно, что эти люди почти всю жизнь провели в сибирском городе с суровым климатом, вечно кутающиеся в теплые свитера и мечтающие о морском прибое и горячем песке. У Германа даже сердце сжалось от вдруг нахлынувшей жалости. Снова вспомнился тот солнечный зимний день, когда они ходили с Мариной на «Столбы». Трескучий мороз, и она — вся белая на белом, в ослепительном снежном пейзаже. И голубые глаза. Как они блестели тогда холодным прозрачным блеском, как льды Антарктиды, словно из этого льда и высеченные. Дитя снега и солнца… А если и правда ничего не было? Но тут же вспомнились слова лысоватого соседа, как вживую представились «ахи-вздохи характерные», и стало еще противнее.

«Если он — отец, то все это просто омерзительно…»

И как такое могло случиться у него — Германа! — под боком?

«Разве такое можно пережить? Разве можно такое понять? И зачем она мне рассказала? Зачем мне все это? Не хочу знать, не желаю. И это исчезновение отца, вернее, того, кого жена считала своим отцом, эти намеки на неслучайность. Почему я должен что-то понимать? Не хочу, не хочу понимать. Мы жили рядом с убийцей? Или я жил с убийцей? Может, Марина узнала и… Даже думать страшно».

А что за подруга? Какая-то еще подруга… Марина не рассказывала, что с кем-то знакомилась в последнее время. Странные совпадения. И у Олега вот тоже. Кстати! Олег! Герман вспомнил письмо, о котором с интересом дознавался следователь на допросе. От одних только этих слов Германа бросило в дрожь. Он бы и сам хотел знать, что бы это значило.

Так и стоят в глазах две строчки, тремя смайликами смеющиеся в лицо: «Герман Петрович, я кое-что обнаружил в ваших цифрах — за такое и убить можно (три смайлика подряд). Не объяснить в двух словах, обязательно надо встретиться!»

«А что, если его убили?» — вдруг проскочила мысль. Герман отмахнулся. Что за бред? Ничего такого в его цифрах не было. Насмотрелся парень каких-нибудь шпионских боевиков, вот и напридумывал что-то. Но зачем тогда лезть в петлю?

«Надо бы разузнать, — решил Герман, — лучше я докопаюсь до правды, чем это сделает полиция. Мало ли что…»