Поп - Александр Сегень

Ева убежала. Владыкин нашёл её в другой комнате. Вознамерился.

– А ну-ка, не бойсь, пойди ко мне.

– Подойдёшь, глаза выцарапаю! – ощерилась Ева.

Владыкин струхнул:

– Больно надо! Ишь, глазищи жидовские! Великий пост!.. Знаю я, почему ты свинину не жрёшь.

Вдалеке заслышались голоса отца Александра и матушки. Владыкин поспешил уйти, бросив напоследок:

– Доберусь я до тебя!

Наступила весна. Пасха в том году была поздняя, по старому стилю двенадцатого, а по новому – аж двадцать пятого апреля. Давно не заглядывал в Закаты полковник Фрайгаузен, а тут вновь Великим постом объявился.

– Что, Иван Фёдорович, опять на то же место поедем? – весело спросил его отец Александр.

– Пожалуй, нет, дороги раскисли, – возразил полковник.

– Ну, так проходите, пообедайте с нами.

– Я гляжу, у вас ещё прибавилось.

– Это Коля. Он из Ржева ко мне пришёл. Надо бы документы на него выправить об усыновлении. Родители его полностью погибли. А мальчик хороший. Душою прилеплен к богослужениям. Началом поста у нас шуцманы все дрова забрали, храм нечем топить было. Бывало, читаю канон святого Андрея Критского, холодно, пар изо рта. Коля стоит рядом на коврике, замерзает. Я ему: «Иди домой!» «Не, постою маленько…» А канон-то длинный-предлинный! С ноги на ногу перебрасывается и шепчет мне: «А ты долго ещё будешь читать?» Такой милый мальчик!

– Ржев пал, – вдруг мрачно произнёс Фрайгаузен.

– Ох ты! – притворно покачал головой из стороны в сторону отец Александр.

– Должен вам сообщить, – продолжал Фрайгаузен, болтая ложкой в постных щах, которые поставила перед ним на столе матушка Алевтина, – что зимняя кампания вермахта провалилась. Под Сталинградом целиком и полностью была разгромлена армия Паулюса. Сам Паулюс по горькой иронии судьбы сдался в плен в тот самый день, когда фюрер присвоил ему звание фельдмаршала.

– Вот как! Досадно! – не вполне искренне посочувствовал отец Александр, не желая обижать горестных чувств своего благодетеля.

– Но то, что происходило в дальнейшем, после разгрома под Сталинградом, и вовсе не укладывается в сознании! – всё более мрачнея, продолжал Фрайгаузен, проглотив несколько ложек щей. – Мы называли прошлый год годом великих чудес, но он миновал, и пришёл год великих скорбей. Наступая по всему фронту, Красная Армия вернула Советам всё Ставрополье, весь Кавказ, всю Кубань, все земли Войска Донского, Ростов-на-Дону, севернее захватила Курск, Вязьму, Ржев…

– Как много всего! – качал головой батюшка, едва сдерживая ликование.

Фрайгаузен доел щи, мрачно помолчал и мрачно вымолвил:

– Похоже, это конец.

– Почему же конец? – спросил батюшка.

– Фюрер объявил по всей Германии траур. Командование вслух говорит о том, что если Красная Армия нанесёт ещё несколько сокрушительных ударов, вермахт будет отброшен назад в Европу. Вы понимаете, чем это грозит? Здесь вновь воцарится самая гнусная и убогая азиатчина. И теперь уже ничто не спасёт Русскую Православную Церковь от истребления. Если в ближайшее время наступление красных продолжится, я предложу вам услуги по переезду в Европу.

– Может, ещё обойдётся, – робко промолвил отец Александр.

– Дай-то Бог, – вздохнул Фрайгаузен. – В наших руках ещё вся Украина и Белоруссия, Орёл, Брянск, Смоленск, северные земли до самого Новгорода. Но мы уже не крепко держим блокаду Ленинграда. А ведь казалось, град Петра вот-вот будет освобождён нами.

– Не отчаивайтесь, Иван Фёдорович, – продолжал утешать немецкого полковника русский священник. – У меня на сей счёт есть одно важное соображение. Вот глядите, в прошлом году мне разрешили совершить пасхальное богослужение для узников концлагеря в Сырой низине, так?

– Было такое.

– И вот что происходило далее. Господь Бог, видя подобное благодеяние со стороны немецкого руководства, позволил германской армии совершить успешное летнее наступление. Всё лето мне разрешалось дважды в неделю давать узникам обеды, которые организовывались силами жителей нашего села и окрестных мест. И германская армия продолжала успешно наступать. Затем почему-то было приказано кормить узников один раз в неделю, а второй обед отдавать в пользу немцев. И сразу на Волге у вас начались неприятности. Так?

– Ну-ну… – задумчиво подвинулся на своём стуле Фрайгаузен.

– Вот вам и ну-ну, драгоценный мой Иоганн Теодорович! А что было потом? Наступила зима, и нам вообще запретили снабжать узников лагеря продовольствием и вещами. В Сырой низине возобновилась смертность, которая к Новому году достигла устрашающих размеров! Суд Божий не замедлился. Видя несправедливость по отношению к несчастным узникам, Господь разгневался и дал победу Красной Армии. И так будет продолжаться до тех пор, пока к узникам вновь не станет проявляться милосердие. Вспомните Александра Васильевича Суворова. Он говорил: «Не сдающегося врага бей, а сдавшегося пожалей и обласкай!» За такое миропонимание Господь обожал Александра Васильевича и дарил ему победы. Заметьте, милосердный Суворов не проиграл ни единого сражения!

– Я понял вас, – краем губ улыбнулся Фрайгаузен. – Комендантом в Сырой низине по-прежнему Шмутц?

– Господин Шмутц уступил своё место господину Вертеру. Сей Вертер-то и проявляет жестокосердие. Вопреки тому, что является однофамильцем лирического героя Иоганна Вольфганга Гёте.

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Строго?

– Строго. О, каша! Почему-то в Германии так и не приучились к гречневой каше, ведь она даёт много сил. Спасибо, матушка Алевтина, вы непревзойдённая кулинарша. Так готовите постные блюда, что забываешь про пост.

– Кстати и про пост, – воодушевлённая замечанием гостя, заговорила Алевтина Андреевна. – Продолжу себе мысль отца Александра. Вот по-русски называется Великий пост. А по-немецки? Langfast. То есть долгий. Есть разница? Мы благоговеем: Великий пост! А вы скучаете: до-о-олгий, ну-у-удный! Или Пасха. По-нашему: Пасха! А по-вашему: Ostern. Всего лишь – Восточная. Восточный праздник какой-то.

– В древности Пасха и по-немецки была Pasca, – заметил Фрайгаузен.

– Так и надо вернуть ту древность, – сердито сказала матушка, подбоченясь. – А то так и будете в битвах проигрывать!

– Вот ведь какой фрауляйтер! – восхитился матушкиными рассуждениями отец Александр.

– За что же тогда большевикам даётся победа? – удивился Фрайгаузен.

– За то, что даже они Великий пост и Пасху не дерзнули переименовать, – резонно ответила матушка. – И не требуют от нас менять священный юлианский календарь на неправедный григорианский. А ваши то и дело требуют.

– Есть о чём подумать… – грустно улыбнулся полковник. – А что, шу́ма не вполне деликатно ведёт себя в Закатах?