В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Песня рассказывала о запоздалом путешественнике по Арканзасу. Я полагаю, читатель, в те времена, когда и ваш «папа», и мой, были еще мальчиками, а, возможно, еще раньше, он останавливается перед ветхой лачугой, чтобы узнать, сможет ли он остаться в ней на ночь. Это жалкая и убогая развалюха. Дождь льет, как из ведра, а старый хозяин дома, в единственном его сухом углу сидит на бочонке виски, играя первую часть этой мелодии. Сгрудившиеся вокруг очага дети с любопытством глядят на незнакомца, а старушка, подбоченясь, одной рукой помешивает в висящем над огнем кашу, другой придерживает зажатое между ее коленями платье, чтобы оно случайно не загорелось. Крыша лачуги частично разрушена, пара задумчиво жующих свиней ютится на полу, а прямо над их головами, на балках сидят насквозь промокшие цыплята. Вот так начинается эта история, а ее оставшуюся часть читатель может восстановить по репликам старого банджиста.

— Танцуют все! — кричит скрипач, и тут вступает старый банджист:

— Привет старина, могу ли я переночевать здесь, рад-ди-ди, да, ди-ди, да-да-да?

— Первая и третья пара, вперед и назад! — кричит скрипач.

— Я думаю, теперь вы можете подойти к старику, — банджист делает паузу, чтобы танцующие не отстали от музыки.

— Первая леди танцует со вторым джентльменом!

— Скажи, старина, куда ведет эта дорога, рад-ди-ди, да, ди-ди, да-да-да?

— Кружите дам! — кричит скрипач, а седая голова продолжает:

— Я прожил здесь около сорока лет, и никогда не покидал этого места, рад-ди-ди, да, ди-ди, да-да-да, etc.

— А далеко ли до перекрестка, рад-ди-ди, да, etc?

— Если бы ты не остановился, ты бы сейчас был бы уже далеко отсюда, — и снова это монотонное и однообразное «рад-ди-ди, да, ди-ди, да-да-да».

— Я спрашиваю, старик, ты позволишь мне остаться здесь до утра, рад-ди-ди, да-да?

Во время очередной паузы в музыке, он отвечает:

— У меня нет еды, незнакомец, тебе лучше пойти в другой дом, рад-ди-ди, да-да, etc.

— И как далеко, старина до следующего дома, рад-ди-ди, да-да, etc.?

Снова пауза, а потом он продолжает:

— В 19-ти милях отсюда, я думаю, рад-ди-ди, да, etc.

— Слишком далеко, старина, да и дождь на дворе.

Затем он замолк на то время, пока играл другой, а когда тот закончил, снова вскочил:

— Ты же знаешь, я ничего не могу тут поделать, рад-ди-ди, да-да.

После секундного раздумья путешественник, похоже, решает изменить тактику:

— А почему бы тебе, старик, не отремонтировать свою крышу? рад ди-ди, да, ди-ди, да-да.

— О, дождь слишком силен.

— А почему бы не постелить новую крышу, когда будет сухо, рад-ди-ди, да, etc.?

— О, когда нет дождя, тогда и крыша не нужна, рад-ди-ди, да, ди-ди, да.

Старик продолжает играть, а путешественник снова на мгновение задумывается — а ведь правда, льет сильный дождь, но ему надо же как-то переночевать здесь, и тут счастливая мысль посещает его. До сих пор человек со скрипкой играл только одну часть мелодии, похоже, свою любимую, и вот путешественник, который сам тоже и искусный скрипач и композитор, говорит ему:

— А почему бы тебе, старик (читатель помнит, что его роль играл старый негр), не сыграть оставшуюся часть этой песенки, рад-ди-ди, да, ди-ди, да-да?

Во время всего этого диалога танец становится все зажигательнее, танцоры полностью «расслабляются» и пребывают в диком восторге от этой декламации, а скрипач в то же время, почти превосходит самого себя.

— Я не знаю, как дальше, может ты знаешь, рад-ди-ди, да?

— Конечно, знаю.

Старик тотчас спрыгивает с бочонка виски и предлагает путешественнику остаться. Он приказывает одному из своих мальчишек отвести его лошадь в конюшню и велит жене подавать ужин. Он уверяет путешественника, что его сын скоро вернется с мельницы, что на ужин будет только что зарезанная курица, а из дымовой трубы появляется наполненный виски кувшин. Старик убеждает путешественника, что они не так голодают, как еще недавно тот мог предположить, а затем, усадив своего гостя на бочонок виски, он вручает ему свою скрипку и просит его сыграть всю эту песенку под названием «Арканзасский путешественник» — невероятно любимую скрипачами и с таким удовольствием здесь разыгранную.

Танец этот был невероятно забавен. Девушки двигались очень легко и изящно, но их неуклюжие кавалеры издавали страшный грохот, топоча по гулкому полу. Когда дело дошло до «танцуют все», из-за их тяжелых сапог он был и в самом деле ужасен, но «круженье дам» выполнялось так душевно, искренне и элегантно, и девушки, похоже, так наслаждались им, что я и сам еле удержался, чтобы не пуститься в пляс.

Невеста отвела нас в обеденный зал, где мы увидели ломящийся от всех видов деликатесов штата стол. Воздав должное прекрасным блюдам, мы снова вернулись к танцу. Невеста пожелала с танцевать со мной — по крайней мере, так мне сказал ее дядя — но я почувствовал себя очень неловко, ответив ему, что я не умею танцевать. Не уметь танцевать в Арканзасе так же стыдно, как и не уметь управлять лошадью в Техасе. Невеста пошла в паре со своим дядей, казалось, лучшим танцором в доме. А вот другие девушки, как мне кажется, старались перетанцевать ее, что навело меня на мысль, что они очень хотели бы быть на ее месте, но сама леди все же танцевала также прекрасно, как и выглядела.

Скрипач играл громко и страстно, мужчины с удовольствием топали своими сапожищами, а пол стонал от их мерной и тяжелой поступи. Все происходящее являлось полной и красочной иллюстрацией старой доброй и старомодной общественной жизни. В самом деле, люди танцевали так долго и хорошо, что даже сапожные гвозди, напитавшись их энергией, тоже попытались на свой страх и риск, станцевать свой хорнпайп. Я часто слышал старую историю об одном арканзасце, который после танцев, смел с пола около полубушеля гвоздей, и после того, что я увидел в ту ночь, я почти не сомневался в ее правдивости.

Так мы наслаждались собой до двенадцати часов, а потом вернулись в дом моего друга. На следующий день я решил уйти — он настаивал, чтобы я еще погостил у него, но я заявил, что дел невпроворот и о том, что мы — южане, — должны как можно быстрее подготовиться к войне, если не хотим, чтобы нашу страну захватили вандалы-янки. Извините меня, читатель, но тогда мне пришлось так говорить.

Литтл-Рок был переполнен солдатами — они первыми откликнулись на призыв губернатора на 3000 человек, вскоре именно эти люди приняли участие в битве при Уилсонс-Крик. В Литтл-Роке меня атаковало воспаление желчного пузыря, я проболел 10 дней. Я остановился в гостинице одного из самых ярых сецессионистов капитана Ли. Моя легенда о том, что я являюсь племянником Альберта Пайка, сослужила мне хорошую службу, и я чувствовал себя совершенно уверенно и не боялся разоблачения, поскольку тогда и он, и его сыновья занимались вербовкой дикарей на службу Конфедерации.