Бойся мяу - Матвей Юджиновский

дорожки, и быстро придумал: – Сбегаю… за кружкой. Или ковшиком. Забрызгать всех… – печально глянул на водометную перестрелку, – хорошенько.

Старательно улыбнулся и скрылся за дверью. Стянул кроссовки, покосился на чулан. Может, Человек-Пальто смеется над ним? Издевается?

И зачем надо было лезть в темноту?! Разве во тьме может быть что-то хорошее?

Он пересек сени, толкнул, прямо-таки ударил дверь кухни и с обидой захлопнул за собой. В зале забрался на подоконник и выглянул. Проверил.

Они были там. Ему не показалось.

Следы Черного Мяука. На дорожке.

Она подсохла. Темные кляксы испарились. Но не все. Те, что остались, и показали ему черные следы кошачьих лап. Лап – размером больше его кроссовок. Следы – ведущие к дому.

Они и сейчас вели к крыльцу. Вот ведь, под самым окном. Женя сглотнул: «Это что же, выходит, он меня нашел? Вынюхал?»

Футболка! Сжечь! Быстро сжечь. Пока один.

Обернулся в сторону комнаты, где спрятал ее. Следы все еще стояли перед глазами.

Так поздно же? Выходит, так. Не успел. Или все-таки…

Когти – острые, ледяные – вонзились в спину. Холод прострелил по всему телу. Женька закричал. Слетел с подоконника на пол.

Майка мокрая. От крови?!

Когда свой вопль иссяк, он услышал дружный смех. Катин точно. И Сашкин.

– Попался! А нечего прятаться!

Женек повернул голову, пытаясь разглядеть майку со спины. Толком не увидел, но уже знал – не кровь, лишь вода. Просто его задело в водометной перестрелке.

Высунулся в окно. На дорожке стояла Катя, мокрая и довольная. От «горошка» на футболке и юбке не осталось и следа, теперь – только пятна. Редкие сухие пятна. Это уже не ранена, скорее, расстреляна. На лице – капли, с волос – капли. Как после дождя. И воздух – как после дождя.

– Ты чего там? Вылезай, – позвала она.

Саша, только что хихикавший рядом, побежал к колодцу. Там сестры взяли передышку. Тыкали пальцами на «раны» друг друга, хохотали и спорили, у кого больше. Точно как маленькие.

– Так дождь же скоро, вот-вот, – пошутил Женя.

И оба они запрокинули головы. Небо по-прежнему стояло чистым. Солнце скатилось с зенита.

– Ты тоже должен… Дай капель, вдруг не хватит, – сестра убрала с лица прилипшую прядку.

Он покосился на дорожку. Лапы Мяука никуда не делись.

– Вот ковшик возьму и замочу всех.

Подошел Саша. Старательно держал ладони лодочкой и осторожно ступал. У самой дорожки приподнял ногу да недостаточно. Запнулся. Разомкнул руки и пролил заряд воды, предназначенный, конечно же, Женьку.

Но совсем не расстроился. Внезапно. Улыбнулся, глядя, как растекается клякса. Не расстроился и Женя. Наоборот, вдруг стало легче. Заряд, разорвавшись, стер с лица дорожки кошачью лапу. Ее не стало.

«Нужен дождь!» – понял Женек.

И рванул за ковшиком.

На крыльцо он выбежал во все оружии. И все равно оказался застигнут врасплох. Катя, Сашка и даже Оля метнули с рук веер стремительных брызг. Не увернуться. Лицо обдало прохладой, а по оранжевой майке растекались метки посвященного в этот чудной обряд.

Раздался победный вой.

– Сухим не уйдешь!

– Когда с неба дождь! – крикнул он в ответ. И махнул над перилами ковшиком, полным воды.

Огромная клякса взметнулась вверх. Растянулась, замерла и… Лопнула, взорвалась. И обрушилась снопом солнечных искр на заклинателей дождя. И никто не сбежал, не укрылся. С радостными ахами они вскинули руки и подставили лица навстречу каплям света. Воздух дышал влагой. Казалось, его можно пощупать, взболтать или выжать.

А затем грянул гром.

И лязг металла.

Лазурь в вышине сияла безупречной чистотой. И явно молчала. Грохнула другая синева. Синева ворот. Дверь захлопнулась, и на дорожке возле застыли мама, дядя Юра и бабушка.

– Что тут творится? – спросила мама, изумленно глядя на промокших детей и омытый двор.

Дядя Юра-Великан смотрел хмуро и вместе с вилами в руке походил на Посейдона. Но когда Сашка, завидев его, радостно замахал рукой, дядя усмехнулся и качнул головой. Бабушка же с живым интересом изучала небо.

Отлепляя мокрую футболку, Катя очень натурально пожаловалась:

– Вот, под дождь попали.

Теперь вверх глазела и мама. Секунд пять. Потом они подошли ближе, топча следы Черного Мяука.

– Какой дождь? Ни облачка за весь день не было, – не понимала мама.

Взглянула на Олю – та оглаживала юбку, смахивая оставшиеся капли, на Женю – он старательно прятал ковшик. Наконец, обернулась к Юре, к бабуле, своей маме.

– Домашний дождик, Лена, – произнесла та с улыбкой, – самый обыкновенный домашний дождичек.

Женька покосился на Катьку. Оля стрельнула глазами на Ларису и Таню. Катя вдруг дернулась, будто что-то кольнуло. Вскинула голову.

– Какой? – спросила мама смущенно.

Бабушка улыбнулась ей, приобняла.

– Вот этот! – воскликнула Катя.

И вода хлынула.

В самом деле. Частыми, жирными каплями, сыпящимися неизвестно откуда. Ясно, что с неба: они падали – отвесно, с упорностью камикадзе, на землю, дорожку, на крыши, на пораженных заклинателей и ошарашенных взрослых. Но как?

Женек слетел с крыльца и встал под этот дождепад. Прозрачные капли возникали, казалось, у самого лица и били его, не успевающего уследить, по лицу, волосам, ладоням, коленкам. Прыгали за шиворот, стекали по спине, а с губ соскальзывали в рот.

Дорожка была чиста, однотонно насыщенно-серая. Ливень смыл следы. Вот бы он смыл еще и его запах, и его страх, который тоже был в этом запахе. Смыл бы все, что предрекал Человек-Пальто.

Мама, опомнившись, стала загонять его обратно, замахала руками и сестрам, которые продолжали на бегу удивленно переглядываться. Заливая половицы крыльца вездесущими каплями, они потолпились у двери, озирались вокруг. Дождь мерцающей на солнце стеной шелестел в каких-то сантиметрах. С бетонной дорожки сбегали крохотные водопадики. Земля почернела, размякла. Жестяные листы крыши отбивали многозвучную дробь, а ведра и чан мелодично булькали и пузырились.

Наконец, они стали протискиваться в сени, стряхивая капли с волос и одежды. Пропустив детишек, вошла бабуля, бормоча под нос: «Ну, постарались, вот ведь намочили». Последним был дядя Юра, который медлил, растерянно поглядывая на абсолютно чистое летнее небо.

Дождь все еще бил тихо в окно, когда они сели обедать. Девчонки сидели в чалмах из полотенец. Переоделись в сухое. Мама, кроме того, строго наказала вытереться не только насухо, но и растереться натепло. Хотя домашний ливень не был холодным, да и солнце грело. Грела и печь. Женю мама отрумянила махровым полотенцем сама, дядя Юра ограничился пеленанием – Сашка единственный сидел полуголый и закутанный, как сказочный восточный царек.

Разбуженная бабушкой печь согрела ее же жаркое, чайник урчал на электроплитке. Ели молча, только Катька, счастливая, что-то мурлыкала под